Дети в тюрьме: Дети в тюрьме

Дети в тюрьме

— У тебя есть кубик «Магги»? В кипяток покроши и дыши над ним.

Вот что мне прописала врач. Сейчас они хоть простые таблетки дают, анальгин там. А тогда в хате только и были бульонные кубики.

Через месяц я вернулась в тюрьму. Дочь привезли через трое суток в ужасном состоянии. Конечно, в больнице тюремный ребенок никому не нужен. За ней никто не ухаживал. А в тюремную больницу ребенка не возят, то есть месяц с лишним мы были разделены.

Чем кормила ребенка? Я гадаю на картах, я грузинка наполовину. Гадала на картах, и девочка, которая сидела со мной, мне сцеживала молоко.

У нас на всех была одна коляска для прогулок. Внизу был дворик, пустой, одна скaмейка, и все. Никаких игрушек. Гуляли по очереди, раз одна коляска, или на руках. Но однажды приезжали финны или немцы, нас снимали, мамочек. Тюремная администрация выставила все красиво. Привезли по коляске каждой, выставили детское питание, которого мы никогда не видели. И сразу как иностранцы уехали, все обратно отобрали.

Напротив была большая комната закрытая. И со мной сидела девочка, «замочница», вскрывала замки. Давай, говорит, посмотрим, что там. Вскрыла комнату, а там все завалено: питание, коляски, вещи детские. Помощь гуманитарная. Они брали себе, на вынос. Коляски, сумки с питанием, — это все среди сотрудников расходилось.

На тюрьме ребенок живет с матерью до трех лет. Потом его забирают в детский дом или опекуны. Многие сразу отдают. Потому что понимаешь, что это такое… Три года рядом, а потом отдать ребенка.

Когда я сидела, «детских» денег не получала. И когда освободилась, пошла получать. А мне сказали, мол, какие деньги, вы сидели в тюрьме, вас с ребенком содержало государство. Я им тогда высказала:

— Позвольте, государство не дало моему ребенку ничего, ни одного рожка молока.

Врачи? Один раз в неделю приходили, и все. По средам. Да и врачи какие. Нам запрещали даже памперсы. Говорили, для детей вредно. Разрешали один памперс в день, если приходит передача. Прокладок женских нет.

Дети в тюрьме. Как живут в колониях для несовершеннолетних? | История России

«Dura lex, sed lex», – говорили римляне, что в переводе с латыни значит: «Суров закон, но закон». Действительно, перед ним равны все, ведь речь идет о защите прав и свобод личности и о человеческой жизни. Малолетние преступники – не исключение. Но тюрьма ломает детскую психику настолько, что после освобождения лишь единицы смогут стать полноценными членами общества.

На самом деле, тюрьма – это последнее, что ожидает юного преступника. Если преступление легкой или средней тяжести, дело суд, как правило, ограничивается условным наказанием. Но если статья серьезнее, к примеру убийство, терроризм или грабеж, ребенок попадает в воспитательную колонию. А уже то, что происходит за колючей решеткой – не для слабонервных…

Первые две недели пребывания зэка в колонии – это так называемый карантин. В это время дети учатся ходить строем, знакомятся с внутренним распорядком, с ними беседуют следователи и психологи. Несмотря на то, что условия проживания и отношение в детских пенитенциарных учреждениях должны быть более мягкими, чем во взрослых, из детей так же выбивают признания и доносы на подельников. Потом заключенные живут по общему распорядку. В 6:30 – подъем, уборка спален по очереди, зарядка, завтрак. С 8:00 до 14:00 – работа. Дети занимаются изготовлением мебели, готовкой, шитьем и т.д. затем после обеда дети до 17:30 занимаются в школе, старшие ребята параллельно осваивают программу ПТУ, есть и программа политико-воспитательной работы, обязательная для всех. В 22:30 – отбой. Хотя, график по сравнению с тюремной иерархией – это далеко не так интересно.

Низшая ступень среди всех власть имущих – активисты. Они, как правило, становятся старостами в классах и следят за порядком. Ну, как следят – бьют сокамерников за плохие оценки, замечания в течение дня, регулярно бьют даже нормальных, чтобы боялись, отбирают самые ценные вещи и еду из посылок. Администрация на такое самоуправство закрывает глаза – в конце концов, так порядка больше.

Наказывают и за наколки, которые приходится выжигать марганцовкой. Но желающих сделать татуировку это не останавливает: делают и прибор, и чернила, бьют себе и другим. Примерно вот так:

«…из тетрадки доставали скобу, затачивали ее и спаивали над огнем в ручку. А чернила готовили из пластмассы: поджигали ее — и копоть от горения собирали на каком-нибудь куске стекла. Потом счищали все это и смешивали с шампунем. И получались чернила».

У детей в колониях царят очень глупые обычаи. До 1991 года нельзя было, к примеру, иметь ничего из красных вещей и даже курить красную «Приму», слова «коммунист» и «комсомолец» считались ругательствами. Зэк мог даже к матери на свидание не выйти, если она была одета в красное. Сейчас все не настолько плохо, но малолетние преступники все равно живут в постоянном страхе не столько из-за распорядка, сколько из-за собственных странных правил.

«Никакого перевоспитания на «малолетке» нет, там воспитывают, наоборот, криминал в большинстве случаев. Вот мне это не понравилось, и я больше туда не хочу».

Проблема усугубляется еще и тем, что с каждым годом преступления «молодеют», и колонии пополняются бандитами, имеющими криминальный опыт в прошлом. К этой категории правонарушителей нельзя относиться однозначно – с одной стороны, дети в силу возраста не осознают тяжести собственных поступков и не умеют брать на себя ответственность за их последствия. С другой – они все же представляют опасность для общества, и с определенного возраста должны понимать, что за любым проступком или преступлением неизменно следует наказание.

Похожие статьи:

Женские татуировки в тюрьме
7 самых жестоких нацистов
8 самых нелепых смертей

Как вы считаете, можно ли придумать альтернативу детским колониям? И нужно ли?

«Заходишь в камеру, а она на полу лежит бетонном» Беременных россиянок отправляют в тюрьму и превращают их жизнь в ад: Общество: Россия: Lenta.ru

Ежегодно у российских заключенных рождается около 450 малышей. Эти дети, едва появившись на свет, вынуждены разделить наказание своих матерей. Они отрезаны от качественной медицины и гуляют во дворах, где из-за отсутствия солнечного света даже трава не растет. «Лента.ру» побеседовала с Леонидом Агафоновым — правозащитником, руководителем проекта «Женщина, тюрьма, общество», автором петиции за освобождение из тюрем женщин, совершивших преступления средней тяжести, не связанные с насилием. Таких там, по его словам, около 67 процентов.

«Лента.ру»: На днях распоряжением Минюста женщинам и несовершеннолетним, находящимся в тюрьме, разрешили мыться вместо одного два раза в неделю. Государство постепенно становится гуманнее?

Леонид Агафонов: На самом деле там указано не менее двух раз в неделю, то есть можно хоть каждый день, но на практике тюремщики придерживаются минимальной планки, ссылаясь на то, что не обязаны делать больше. Я ответил на ваш вопрос?

К тому же одно дело на бумаге или в ходе проверки, а другое — будни. Вот, например, беременных выводят мыться. Там шесть душевых. Из них половина не работает. И они моются вдвоем-втроем в одной. Времени дается 15 минут. А еще нужно успеть постирать, потому что горячая вода есть только там. И вот одна мылится, другая споласкивается…

Сколько у нас беременных и уже родивших матерей сейчас в тюрьмах?

Точной цифры я вам не назову и потом объясню, почему. Всего в местах лишения свободы у нас весной было около 47 800 женщин. Три четверти из них — в возрасте от 20 до 35 лет, то есть в наиболее подходящем для вынашивания и рождения детей. Многие узнают, что беременны, уже в тюрьме.

Итак, начнем с того, как малыши попадают за решетку. Рожденные на воле вместе с мамой «загреметь» туда могут?

По закону женщину с ребенком до трех лет не разлучают, но на практике с детьми на руках с воли не берут. Есть только единичные случаи. Таких малышей обычно отправляют в дом ребенка. Даже родственникам затруднительно бывает взять их к себе. Должен быть определенный уровень дохода, подходящее жилье — есть целый перечень требований, включая требования к здоровью опекунов.

Был случай, когда бабушке отдали троих детей женщины, которой дали девять лет лишения свободы. Но такое происходит редко.

То есть вариант по сути один: когда в камеру попадает уже беременная женщина.

Да, но ФСИН не принимает в расчет принесенные с воли документы о беременности. То есть женщину с таким вот животом, который заметен всем, помещают в обычную камеру. Да еще и на второй ярус определить могут. Мы с этим долго боролись.

Фото: Александр Кондратюк / РИА Новости

Заключенная исправительной женской колонии № 5 на приеме у врача в больнице в отделении акушерства дома ребенка на территории колонии.

Заходишь в камеру, а она на полу лежит бетонном. На тоненьком матрасике. Мне, говорит, не забраться на свое место никак. Ведь там никаких лесенок, разумеется, нет. Все прописано, главное, и должны быть одноярусные кровати…

Отношение к заключенной не изменится, никакого дополнительного питания для нее не будет, пока местный врач документально не засвидетельствует ее положение. А встреча с доктором порой затягивается на месяцы.

И что, она может так и родить в общей камере без всякого медицинского сопровождения?

Такого, конечно, не бывало, но выкидыши происходят, и тюремщики эти случаи скрывают. Мы их случайно выявляли. Уже при лечении каких-то гинекологических проблем заключенная рассказывает, что у нее был выкидыш, после чего пошло воспаление. А у нее даже никакого документа нет, что она была беременна. Спрашиваем у тюремщиков, а те говорят: у нас ничего не было, мы отвезли ее в больницу, и там у нее произошел выкидыш.

А как вообще администрация относится к беременным заключенным? Жалеют?

Люди бывают разные. Но наши подопечные нередко рассказывают, что с теми, кто в положении, работают сотрудники оперотделов. Уговаривают их сделать аборт.

Сотрудники ФСИН еще любят приговаривать, что, мол, эти женщины специально беременеют перед попаданием в тюрьму, а потом на воле бросают своих детей. Берут самые жуткие истории и подают их так, будто это обычное дело.

А это не так?

Далеко не так. Вообще отношение к беременным заключенным зависит от региона. По стране в местах лишения свободы появляются на свет около 450 малышей. В Москве, Санкт-Петербурге и Краснодаре таких случаев больше всего. Для беременных и уже родивших там есть специальные отделения, но более гуманное отношение — в регионах, где подобные постоялицы заезжают реже.

Фото: Евгений Епанчинцев / РИА Новости

Неприятие тюремщиков может быть связано с особым положением беременных. Какие у них привилегии?

Дополнительное питание беременным полагается плюс неограниченное количество передач с воли, что еще важнее.

Это ощутимый плюс.

Ну как сказать. Надо понимать, что оставшиеся на воле мужчины их чаще всего бросают. Мужского варианта «ждуль» у нас в стране нет. То же самое и с друзьями, подругами — они чаще отворачиваются. Остаются матери-пенсионерки. А много ли они могут передать?

А где рожают заключенные?

В каждом СИЗО или колонии есть роддом, куда они везут своих постоялиц, когда уже, как говорится, воды отошли. Это такие заведения, куда свозят всех городских «отверженных», всех без разбора.

А уже через два часа после родов зэчек увозят обратно. Дети на срок от недели до месяца остаются в больнице, а потом их привозят в камеры к матерям. Таким образом, никакого кормления грудью нет по определению. Оно к этому времени пропадает.

Часть женщин, конечно, и так не могут кормить, потому что у них ВИЧ, но факт остается фактом: дети заключенных в этом отношении ущемлены по сравнению с другими малышами.

Два часа? И мать может не успеть вообще увидеть новорожденного?

Фото: Дмитрий Лебедев / «Коммерсантъ»

Тюремщики отвечают, что медики просто выгоняют их через два часа. А врачи пишут, что минимальное время нахождения роженицы в медучреждении должно составлять трое суток, но ФСИН забирает их через два часа после родов.

Понятное дело, что врут тюремщики. Они просто не могут или не желают долго держать в больнице конвой. Чисто технически это понятно: трое вооруженных мужчин в родильном отделении… Но ведь указания врачей не на пустом месте возникли!

Говорят, что женщины-арестантки рожают буквально в наручниках. Это так?

Из свежих случаев был один такой, да. Раньше в Петербурге такая практика была широко распространена. Она, видимо, сохраняется и сейчас в каких-то регионах. Даже решение СПЧ есть по этому поводу. Но речь идет не о самих родах. Пристегивают к больничным кроватям во время схваток, которые могут продолжаться несколько часов или весь день, чтобы не сидеть и не следить за пациенткой. Это в СПЧ и Европейском суде говорят, что нельзя так делать, а во ФСИН нигде нет указаний, что нельзя. Всегда можно представить дело так, что, мол, человек склонен к побегу — и все. Хоть у нее и схватки идут. Какая разница?

А бывало, когда рожали прямо в изоляторе, в случае скоротечных родов, например?

Конечно, бывало. Несколько лет назад одна стала рожать в автозаке. После этого в автозаки вообще перестали сажать беременных без сопровождения медработника. А так как такого сопровождения добиться сложно, дошло до того, что подследственных перестали возить в суд. А тех, кто уже родил, теперь заставляют писать доверенность на сокамерницу, что та последит за ребенком во время поездки его матери на судебное заседание.

Как устроен быт матери с ребенком в камере? Есть ли детская кроватка, пеленки?

Пеленки, распашонки должны давать. Но там мизерные нормативы. К примеру, один подгузник в день. Разве этого достаточно? Фактически единственный способ как-то существовать — это помощь с воли, от родственников или от благотворительных организаций.

Детские кроватки, опять же, должны быть, но их не хватает. Малыши спят с мамами.

К врачам эти дети, как и их мамы, тоже месяцами попасть не могут?

Да, чаще всего. В больших изоляторах есть ставка или полставки педиатра. Но эти специалисты работают не с грудничками, а с подростками, которые там сидят.

По большому счету малыши должны обслуживаться обычным районным врачом-педиатром, но ему пройти в СИЗО физически очень трудно. Они обходят тюрьмы стороной, потому что там всего перетряхнут на входе и выходе, медикаменты пронести не дадут — и так далее.

Фото: Василий Шапошников / «Коммерсантъ»

Даже такие диагнозы, как ДЦП, не ставятся и тем более не лечатся. Недавно у нас девочка такая вышла: ей чуть больше годика, и официально диагноз так и не был поставлен.

Однажды мы четыре месяца добивались того, чтобы ребеночек попал к хирургу. Дошли до высокого начальства. И только после звонка сверху к нему пришел врач. Вообще у каждого ребенка, рожденного в тюрьме, появляется целый букет заболеваний, которые фактически не лечат. Если идет какой-то воспалительный процесс или резко поднимается температура, ему вызывают скорую и госпитализируют. Мать, разумеется, остается в камере.

А как обстоит дело с прогулками?

По закону прогулки заключенных с детьми и беременных не ограничены. Но гуманности в этом немного. Беременных загоняют в маленькие боксы с открытым зарешеченным потолком на час и дольше. Они там «гуляют». Причем сами понимаете, на определенном сроке эти женщины начинают чаще ходить в туалет. А в этом боксе его нет, и обратно в камеру не отпросишься. Нужно ждать, и слезные просьбы никто не услышит. Поэтому несчастные заключенные порой отказываются вовсе от таких прогулок.

Что касается детских прогулок — это тоже большая беда. В первую очередь, конечно, нет никаких приспособлений, пандусов и поручней. Малыши регулярно там падают, травмируются, а тюремщики эти происшествия скрывают.

В камерах, к примеру, в Санкт-Петербурге, висит специальный телефон. Заключенные звонят и просят вывести их с детьми на прогулку. Им отвечают: готовьтесь к выходу и ждите. Малышей одевают. А тюремщики не спешат. Через полчаса ожидания детки успевают вспотеть. Их начинают раздевать. Потом наконец приходит конвой: «Ах вы еще не готовы?» — и уходят.

Гулять дети заключенных должны на уличной площадке, где должна быть минимальная какая-то зелень, песочница… Так вот в Удмуртии моя коллега из ОНК как-то была в тюрьме и попросила показать ей такую детскую площадку. Показали кусочек земли, где ни одной травинки нет. Она спросила, почему так. А ей ответили: «Откуда же здесь свет солнечный, чтобы что-нибудь выросло?» Так что дети растут, не видя солнечного света.

В колониях детки тоже все время за колючей проволокой. Окружающего мира, природы они не видят. И бывает, что зэчки в тех местах, где это можно, поднимают их на руки, чтобы малыши полюбовались тем, что за забором происходит. На машины, деревья, прохожих. Это трогательно и печально весьма.

Чем питаются тюремные дети, лишенные материнского молока?

Смеси, пюре в банках. Никакого разнообразия, конечно же, здесь нет. Плюс ко всему это все нужно греть, и по правилам в камерах должны стоять плиты, какие-то чайники элементарные. Но часто бывает так, что все это выдается только к прибытию комиссии. А потом опять все забирают. Об этом рассказывала наша подопечная из Воронежа, например.

Фото: Анатолий Морковкин, Александр Шогин / ТАСС

Дом матери и ребенка в исправительно-трудовой колонии для женщин. 1980-е.

А игрушки?

Если никто не передаст, не принесет, то ничего у них не будет. Я вот, когда хожу, беру с собой всегда понемногу. Хорошо, что на входе хоть не отнимают.

Все, что вы рассказываете, выглядит довольно мрачно. А какие-то подвижки позитивные у нас есть?

При колониях в России существует 13 домов ребенка, туда матерей пускают на несколько часов в день. О том, насколько качественно там следят за детьми, говорит недавний эпизод, когда ребенок срыгнул и умер от того, что захлебнулся.

Последние годы в качестве эксперимента некоторым матерям в колониях разрешили проживать совместно с ребенком. Вот и весь позитив.

Некоторые обыватели думают, что сидеть с ребенком — значит обеспечить себе привилегированное положение. На самом деле для администрации это мощный рычаг давления на заключенную. Они могут в любой момент их разъединить по какому-нибудь надуманному поводу. Это жизнь в постоянном страхе. Ужас.

А с трех лет ребенка у нее забирают. Это расставание проходит тяжело как для малышей, так и для их матерей. Причем, разумеется, разлучаются они сразу. Без какой-либо подготовительной работы, тем более психологической.

Ужасно то, что действующее российское законодательство позволяет как смягчать наказание для женщин с детьми, так и освобождать их раньше, но эти нормы не работают. И вот мы создали петицию, чтобы привлечь внимание к этой проблеме и добиться перемен.

Сколько человек ее подписали?

19 тысяч подписей набралось. Сейчас мы рассылаем письма региональным омбудсменам ― просим их поддержать нашу инициативу. Это долгая, поэтапная работа. У нас общество не очень гуманное пока.

Был недавно случай, когда женщина, имеющая определенный административный ресурс, получила отсрочку от наказания из-за наличия малолетних детей. И люди собирали подписи, чтобы ее посадить. Она сбила насмерть двоих человек.

По-вашему, беременных и матерей с грудными детьми вообще сажать нельзя?

Нет, конечно. Мы добивались того, чтобы перестали сажать женщин за преступления средней и небольшой тяжести. Таким вполне можно заменить тюрьму домашним арестом с электронным браслетом. Это вопрос не матери, а ребенка, который ни в чем не виноват и имеет право расти в тех же дворах, где и его «свободные» сверстники.

Я так понимаю, что чаще всего эти женщины сидят за незаконный оборот наркотиков?

Да, примерно 40 процентов — за это. Одна девушка беременная попала в камеру за обычную кражу. Ранее не судимая. Вот это меня удивило. Оказалось, что она мигрантка. За то, что гражданства российского у нее нет, получается, посадили.

Если вычесть убийства и тяжкие телесные повреждения, то есть действительно опасные для общества проступки, то…

Осужденных за ненасильственные преступления у нас примерно 65-67 процентов.

Что происходит с детьми после освобождения? Как на их развитии сказывается то, что первые годы жизни они провели в камере?

Плохо сказывается. Часто есть отставание в развитии. Букет заболеваний. Вот одна женщина рассказывала недавно, что после освобождения попала с ребенком к педиатру, и у того волосы на голове встали: «Где вы были? У вас ни одной прививки» ― и так далее. Она ему ответила, что в глухой деревне жили. Боятся рассказывать, что в тюрьме ребенок был. Ведь у нас какое отношение в обществе к тем, кто за решеткой побывал? Они воспринимаются как заразные, прокаженные и становятся отверженными.

Неизбежная рубрика «а как у них на Западе?»

Я общался с Ханной Касински ― заместителем омбудсмена в Польше. Она занималась составлением всего необходимого для ребенка, находящегося в тюрьме. У них специальные учреждения, где матери с детьми содержатся. Там нет решеток на окнах. Сотрудники не имеют права ходить в форме, чтобы не травмировать ребенка. Это такой переходный вариант между нами и Норвегией, где беременных или женщин с детьми вообще не сажают. Делают отсрочку или избирают другую меру наказания.

Может, сразу в роддоме разлучать детей с матерями? По крайней мере у нас в России, где сидеть тяжело и взрослым, и малышам.

Я вам скажу, что на моей памяти был всего один случай, когда девочка-заключенная хотела прервать беременность. У нее был ВИЧ-статус. Ее переводили из колонии-поселения в обычную, и она попросила, чтобы ей сделали аборт. Всего один случай.

А на воле статистика совсем иная. Сложно сказать, откуда это желание и упорство в стремлении родить ребенка у наших сиделиц, но я много раз видел, какую радость испытывают они, когда возятся с детьми, и как рады малыши своим матерям. А главное, материнство часто круто меняет человека, исправляет его, если хотите. И, поддерживая этот институт, мы, получается, способствуем искоренению преступности, а не ее росту. Это, знаете ли, есть такое предубеждение у людей — мол, человек, рожденный в тюрьме, должен обязательно преступником стать. Только в жизни все иначе.

*** Обратная связь с отделом «Общество»: Если вы стали свидетелем важного события, у вас есть новость, вопросы или идея для материала, напишите на этот адрес: [email protected]

на «Артдокфесте» показали фильм «Мама для Юли»

В Риге на фестивале «Артдокфест» состоялась национальная премьера документального фильма Натальи Кадыровой «Мама для Юли» – истории девочки, родившейся в тюрьме и за несколько лет сменившей трех мам.

Фильм создан при поддержке Настоящего Времени.

Юля, как и тысячи российских детей, родилась в тюрьме. По закону ребенок может находиться с матерью в колонии до трехлетнего возраста, после этого его переводят в детский дом. Аня – мать Юли –отбывает 10-летний срок в колонии за убийство, а значит, Юле предстояло провести в детдоме ближайшие семь лет. Аня надеялась, что ее родная сестра Лена сможет забрать девочку из колонии домой и спасти Юлю от ужасов детдома. Но она отказалась.

Осенью 2012-го, когда девочке исполнилось три года, в жизни Юли и Ани появилась женщина по имени Наташа. Она согласилась взять над Юлей опекунство на время, пока Аня находится в тюрьме. Все родительские права на этот срок остались за биологической мамой. ​И хотя бюрократически это было непросто, Наташа смогла увезти Юлю к себе в Москву и начать постепенную реабилитацию девочки после тюремной жизни. Вместе с этим Наташа регулярно привозила дочь на свидания, звонила Ане и присылала ей фотографии.

Российские тюрьмы почти не приспособлены ни для родов, ни для проживания с детьми, рассказывают правозащитники. На роды женщин везут только когда уже начинаются схватки. Всего в России 13 колоний с домами ребенка – туда этапируют женщин с маленькими детьми. Но через три года их разлучают.

«За прошлый год в российских колониях погибло двое детей, и никто об этом громко не говорит. Двое детей на 500 детей – это много, ведь если бы у нас была такая детская смертность в каком-нибудь районе – это было бы ЧП. А для колонии это считается нормально. Причем один ребенок захлебнулся при кормлении, потому что его изъяли у мамы, и он находился в доме ребенка при колонии, где одна санитарка на десятки детей», – рассказывает автор проекта «Женщина. Тюрьма. Общество» Леонид Агафонов.

Юле повезло. Она жила у Наташи, адаптировалась к нормальной жизни, к обществу, начала говорить, избавилась от страхов. Но через два года Лена, родная сестра биологической мамы Юли, все-таки решила забрать ребенка к себе. Несмотря на то, что Наташа привязалась к девочке, она отдала ее тете. Так Юля приобрела вторую семью.

Когда девочке исполнилось шесть, маму освободили по УДО. Казалось бы, история должна была получиться со счастливым концом: Аня воссоединилась с дочерью, а потом и встретила мужчину. Но новоиспеченный отец пил, вскоре стал бить Аню, потом она запила сама.

Наташа и Лена поддерживали связь с Аней, помогали материально, забирали Юлю на праздники и выходные. Иногда девочка «задерживалась» в гостях. Наташа стала крестной мамой Юли, чтобы быть ближе и непосредственно участвовать в решении проблем семьи.

«Ну что, когда ты явишься? Наташка приехала, может, поможет, чтобы мы тебя закодировали, зашили. Потому что не можешь ты по-хорошему», – угрожают по телефону две приемные мамы. Они переживают за судьбу девочки и продолжают чувствовать за нее ответственность.

Фильм заканчивается тем, что семилетняя Юля идет в первый класс. Собирает девочку тетя Лена под шум телевизора. В очередной политической программе Первого канала депутат Яровая упрекает чиновников за связи с Европой.

Идея фильма пришла режиссеру Наталье Кадыровой во время съемок предыдущего проекта «Анатомия любви» (2012). Юля и Аня были его героинями. Во время показа, который организовала правозащитная организация «Русь сидящая», одна из зрительниц захотела стать волонтером и взять Юлю к себе. Этим волонтером была Наташа.

«Русь сидящая» оказывает помощь заключенным. У организации есть проект «Тюремные дети», в котором для детей, рожденных в колонии, подыскивается семья на время пребывания их матерей в заключении.

«Сейчас Юля пять дней в неделю живет в интернате для детей с особенностями развития, иногда на выходные ее забирает к себе тетя. Мать так же постоянно пьет. Юля совершенно здорова. Просто этот интернат ближе всего находится к деревне, где живут ее мать и тетя», – рассказывает о жизни девочки после фильма режиссер Наталья Кадырова. У волонтера Наташи родился свой ребенок. По этой и другим причинам она занялась своей жизнью, говорит режиссер.

Телеканал «Настоящее Время» будет показывать этот документальный фильм в программе «Реальное кино» в новом телесезоне – с началом 2020 года.

Дети в тюрьме – аналитический портал ПОЛИТ.РУ

В издательстве ОГИ скоро выходит книга Мэри Маколи «Дети в тюрьме». Книга посвящена проблеме детской преступности и сегодняшнему обращению с юными правонарушителями в России. В фокусе исследования — поиск альтернативных мер лишению свободы несовершеннолетних. Анализ основан на материалах российских и западных исследователей за последние 100 лет.

Автор книги — Мэри Маколи (Mary McAuley) — известный британский историк и социолог, доктор политических наук, ей принадлежит множество исследований по политической истории и современным российским проблемам.

Начиная с 1959 года Мэри неоднократно бывала в России, в течение более 10 лет жила в нашей стране, изучала состояние пенитенциарных учреждений. В 1985-1995 Мэри Маколи преподавала в Оксфордском университете, в 1996-2002 годах возглавляла Фонд Форда по России. Сейчас Мэри Маколи является научным сотрудником Международного центра изучения тюрем, Школы права (Кингс колледж Лондонского университета).

Введение

Первая воспитательная колония, которую я посетила, была одной из худших. Грязные мальчишки кружили по пропитанной грязью спортивной площадке, курили и изнывали от скуки. «Везунчики» были отправлены в потрепанный кинозал. Они сидели там — большинство с пустыми глазами, некоторые — с трагически беззащитным видом. В этой колонии не было мастерских. Несколько мальчиков остались в сырых, холодных бараках, также пытаясь убить время. «Какой у тебя срок и за что?» — спросила я 15летнего подростка. «Пять лет за то, что украл кусок электрического кабеля», — ответил он и заплакал, прикрывая лицо хлопчатобумажной шапочкой. Стоявший рядом мальчик постарше спокойно сказал: «Здесь нет парня, который бы иногда не плакал». Когда мы покидали колонию, прозвучал приказ строиться, и, отъезжая, мы слышали чеканные шаги марширующих ребят и нестройный хор хриплых голосов.

Впоследствии я посещала и другие колонии, некоторые были лучше, чем эта, но меня преследовали одни и те же вопросы: «что это за система, которая отправляет детей проводить — иногда годы — за решеткой, в сотнях километров от дома? И что происходит с ними потом?» Я поняла, что даже колония с улучшенными усло виями и более продвинутым начальником не может противостоять негативным последствиям лишения несовершеннолетних свободы.
Среди «колонистов»2 встречаются сильные и слабые личности, здоровые подростки и дети с серьезными проблемами в развитии или психологическими расстройствами, там есть те, кто совершили убийство, и те, кто украли, чтобы накормить своих братьев или сестер. Значительный процент составляют подростки из неблагополучных семей, иногда имеющие родителей-алкоголиков. Мальчиков больше, чем девочек — в соотношении девять к одному. Самым младшим — пятнадцать лет, а самым старшим — тем, кого решили оставить в детской колонии до истечения срока заключения и не переводить во взрослую колонию — может быть и двадцать.

Сочинения, написанные «колонистами» в 2000 году или позднее, дают нам возможность увидеть тот мир, из которого они пришли, понять, насколько они разные и как воспринимают жизнь за решеткой:

9-й класс я не успела закончить, т. к. меня закрыли, т. е. арестовали. Сижу по части 3й статьи 113 Уголовного кодекса (тяжкие телесные повреждения): ударила топором мужчину, который залез в квартиру к моей бабушке. Он у нее украл телевизор, магнитофон и утюг. Она пенсионерка, и приобрести ей все эти вещи не на что. Разве что копить и копить, не доедая свой кусок. Когда я узнала, кто совершил кражу, то пошла к нему и попросила вернуть то, что он взял. Он отказался, сказал, что все вещи уже продал. Но не сказал кому. Когда я уже уходила от него, он набросился на меня и стал душить. Под рукой ничего не оказалось, кроме топора. Ударила я его совсем неожиданно для себя. Я этого, правда, совершенно не хотела. Теперь я себя очень виню, ведь я попала в тюрьму не одна, а вместе со своей мамой. Она пыталась меня выгородить, но у нее ничего не вышло. Ее осудили за ложные показания. Дали мне пять лет и один месяц. Сидеть мне еще долго, под амнистию я не попадаю… Отца у меня нету, воспитывалась бабушкой. Мама жила далеко. Зарабатывала деньги и высылала нам… Сестра живет в Чебоксарах, письма не пишет: видать, совсем я ей не нужна. Я верю, что когда-нибудь найдется такой человек, который мне все же поможет выжить… А все равно на душе такая боль и досада: к таким же девчонкам, как и я, кто-то приезжает, а ко мне никто… Буду стараться выбиться и выжить. Здесь жизнь на выживание, если сможешь, то выживешь, если нет, то погибнешь (Лена, Рязанская воспитательная колония [ДТ 2001, 1: 9]).

Одни винят себя в совершении преступления, а другие больше переживают из-за того, что им вынесли слишком суровый приговор:
Свое наказание я считаю несправедливым. Мне 16 лет, осудили меня по статье 111, 4й части и приговорили к 8 годам лишения свободы. Мы с друзьями избили человека и ушли с места преступления, а после нас пришла другая компания и добила его до смерти. А сейчас я сижу и думаю почему я должен отвечать за чужие ошибки? До этой судимости я не привлекался и не задерживался органами милиции. Я до сих пор не могу понять, почему мне дали такое суровое наказание. Я хотел бы добиться справедливости, но, находясь здесь, я ничего не могу поделать. На этом закончу (Илья [СВ 2001: 17]).

Ну я даже и не знаю, но попал я сюда не по своей воле, т. к. я не совсем понял и так получилось, что я порезал пацана, статьи у меня 3-я и 2-я, я считаю, что у меня неправильная статья. У меня было трудное детство, с 13 лет меня забрали в детский дом, а уже в 16 меня забрали обратно 2 февраля. Я хотел бы побыстрее освободиться и больше сюда не попадать, т. к. ты отделен от общества, а это самое страшное наказание. У меня есть 2 брата — один Костя, а другой Дима. Косте 7 октября исполнилось 20 лет, но, к сожалению, он сидит на 29-й зоне, а у Димы все хорошо, т. к. он живет с мамой, а в последнее время мы жили вместе с братом, с Костей, пока его не посадили, он смотрел за мной. Я ходил, учился в школе, все было хорошо, но потом все перевернулось, и сейчас мы сидим, у меня есть к вам небольшая просьба, я хочу написать помилование, если вы сможете, то помогите мне ее написать, я буду ее писать после нового года. Ну вроде все. Очень сильно скучаю по брату и дому, заранее вам спасибо (Яков [СВ 2001: 13]).

Среди «колонистов» есть те, кто нанес тяжкие телесные по вреждения, совершил убийство или вооруженное ограбление, но большинство осуждено за кражу. Повторное преступление, даже не очень значительное с точки зрения нанесенного ущерба, или ограбление, совершенное вместе с другими (квалифицируемое как групповое преступление), вполне может привести к лишению свободы по приговору суда.

У нас в колонии за тяжелые преступления, связанные с убийством, тяжкими телесными повреждениями сидит всего 19 человек. За изнасилование — 24 человека. Остальные 220 человек (это 82%) за хищения личного или государственного имущества. Ущерб чаще всего у них незначительный. Забрались в ларек, набрали конфет, вина, выпили, попались. Кто-то велосипед из подвала вытянул. Один воспитанник у деда 5 кроликов украл. Дед на него заявление вначале подал в милицию. Сейчас дед пишет, чтобы отпустили внука, но суд-то уже состоялся (из интервью с начальником Брянской ВК [ДТ 2001, 1: 24]).

Мать у меня сидит в Новгородской области, арестовали ее 3 декабря 1998 года. Дали 3 года и 6 месяцев. А моих братьев и сестру отправили в город Сегеж в больницу. В больницу их положили из-за того, что не хотели отправлять в детский дом, пока мать под следствием. Думали, что матери дадут условно. А когда ее осудили, то детей отправили в детский дом. У моей матери вместе со мной семеро детей. Я же осужден по статье 158 (за кражу): залез в магазин и похитил продукты питания. А когда утром пришел домой и рассказал матери, что залез в магазин, она сильно расстроилась и побила меня. Но я сказал ей, что как ты меня ни бей, ради своих братьев и сестры я пойду на все. Я не мог смотреть на голод моей сестренки и братиков, в этот день мы ничего не ели, кроме воды из-под колонки, а водой много не наешься. Мать у меня не работала, а убиралась по дому, стирала нашу одежду, готовила есть, а я все время где-нибудь работал — то помогал старым старушкам, то собирал бутылки, а потом их сдавал, собирали ягоды, грибы, был огород, но этого для нас не хватало, и я втихаря от матери воровал, а матери говорил, что заработал (Сергей, Невельская ВК, Псковская область [ДТ 2001, 1: 15]).

Когда мне было 10 лет, у меня умер отец, и мать стала жить с наркоманом. И он стал все продавать и бить ее на моих глазах. И мать стала очень часто пить, и я попал в детский дом, и маму лишили родительских прав. Перед детским домом меня взяла бабушка с дедом под опеку, и я очень распустился, стал гулять с девушками, остался на второй год в 7 классе, не ночевал дома. А потом меня отправили в детский дом, и через несколько месяцев у меня умер дед, а потом через несколько месяцев убили бабушку, и я остался совсем один. И так получилось, что я совершил кражу, и меня посадили и дали срок 2 года 6 месяцев, сижу уже 1 год 3 месяца. На воле у меня осталась квартира, и я очень хочу там жить с семьей. И мечтаю уйти до мой досрочно и жить спокойно, никуда не лезть, учиться, работать (Eвгений, Пермь [СВ 2001: 15]).

Наверное, треть «колонистов» не получает писем от родствен ников, и их никто не навещает. Но даже те, с кем родственники поддерживают контакт, чувствуют себя несчастными из-за разлуки с семьей, особенно с матерью. Некоторые остро переживают из-за страданий, которые они причинили своим семьям:

Я нахожусь в заключении вот уже почти 10 месяцев, и за это время ни разу не видел кого-нибудь из своих родных или близких мне людей. Я считаю, что это самое ужасное, когда ты лишен возможности увидеться с близкими. У меня нет такой возможности, из-за того, что у моих родителей, можно так сказать, финансовое положение в семье не совсем в порядке. Из-за чего я здесь и нахожусь. Я знаю, что моя мама и папа отдали бы все на свете, чтобы я поскорее вернулся домой или хотя бы что бы увидеть меня, но все упирается в деньги. Мои родители не алкаши, не пьяницы и уж тем более не наркоманы. Они просто уже на пенсии, то есть живут на одну пенсию и не могут зарабатывать деньги, а ведь еще надо не только себя обеспечить, но и старенькую бабулю, и меня с братом. А вообще у нас в семье тринадцать человек, не считая маленьких детей, моих племянников, из-за которых я и пошел на воровство. Потому что они, то есть мои племянники, плакали и просили хлеба. Так вот, самое ужасное для меня — это то, что когда тебя лишили свободы, то еще разделили от твоих близких, и теперь я им не могу ничем помочь. Конечно, закон наш суров, но я его не виню. Когда я выйду, я больше не буду воровать, а буду работать и тем самым буду помогать своей семье. Самое ужасное, что я узнал в заключении это то, что я не могу без своих близких, то, как я их люблю. Надеюсь, что половина заключенных чувствует те же самые чувства, что и я (Сережа, Пермь [ДТ 2001, 2: 8]).

Даже те, у кого есть семьи, куда они смогут вернуться, получат минимальную поддержку (если вообще получат) при процессе адаптации и поиска своего места в обществе. Кто-то из них это отчетливо понимает. А кто-то продолжает мечтать:

Пока я еще тут, но когда я освобожусь, начну другую жизнь, буду ко всему и ко всем по-другому относиться, потому что, побывав в заключении, вдали от Любимой Мамы, родных, братьев и сестер, я начинаю понимать, что такое воровать, когда освобожусь, я буду работать или учиться, увлекаться спортом, рыбалкой, буду больше увлекаться с друзьями. Пройдет время — женюсь, буду жить под-ругому, находясь тут, мне очень не хватает Мамы, нашей любви, мне очень хочется вернуть все назад, я очень раскаиваюсь в содеянном, и вернуться домой, очень жду, когда подойдет время на условно-досрочное освобождение. Когда буду на воле — буду вспоминать как прошло время на ВК1, друзьям, даже самым вредным и плохим, не желаю сюда попасть, все равно дома гораздо лучше, рядом с мамой и родными, рядом со своей обстановкой, в родных краях (Сергей, Чусовой [СВ 2001: 25]).

Некоторые отчетливо осознают, какие проблемы ждут их впереди, но по-прежнему надеются:

Мне Мама пишет, что у нее разваливается дом, упал забор. Отец запил и ничего не делает, палец о палец не стукнет, чтобы сделать что-нибудь для дома. Вот я и думаю освободиться и начать ремонт дома… Во-первых, покрыть крышу рубероидом, чтоб не протекала, потом поставлю забор, чтоб в огород не заходили козы, овечки и другие домашние животные. В дальнейшем я должен помочь выучиться моей младшей сестре. Она учится в специальной школе для инвалидов. В этой школе учатся и немые, и у кого с рождения изуродованы руки, ноги. А у моей сестры нарушена нервная система с рождения. Ей всегда что-нибудь не нравится, всегда психует, а самое главное, у нее позднее развитие ума. Она очень поздно научилась читать и писать. Сейчас моей сестре десять лет, она только умеет читать по слогам, писать очень медленно. Но я надеюсь, что моя сестра выучится и выйдет в жизнь грамотной девушкой. Еще мне надо помогать маме, ей уже 49 лет, и она очень устает, у нее постоянно болит спина, отекают руки… Потом, когда я сделаю все, что мне нужно было сделать дома, я пойду учиться на машиниста. Эта профессия мне очень нравится. Машинист — это водитель поездов, а железные дороги расположены по всей России. Вот и буду ездить из одного города в другой. А после железнодорожного училища мне мама посоветовала идти учиться в Пермское училище на радиомеханика. Радиомеханик — это очень интересная профессия. Он сидит дома, ремонтирует телевизоры и всякую радиоаппаратуру. А в дальнейшем я хочу, чтоб была работа. Я не хочу попадать больше в места лишения свободы. И когда освобожусь, буду советовать другим не делать плохих поступков, чтоб они не попадали в места лишения свободы (Виктор, Пермская ВК [ДТ 2001, 1: 14]).

После освобождения я бы, приехав домой, сразу же поговорил бы с Мамой о моей дальнейшей жизни. Я бы хотел продолжить учебу, получить как можно больше профессий, т. к. у меня есть одна — автослесарь-водитель. Получил уже права, но не всех категорий. Каждое лето я ездил бы к своей любимой Бабушке и помогал бы ей, т. к. она живет одна, на лето устроился бы в совхоз, помогал трактористам, т. к. я люблю разбирать и собирать машины. Как только закончится лето, поехал бы к себе домой доканчивать учебу, как только закончив учебу, получил профессию (электрогазосварщик), потом бы пошел по гаражам, попробовал бы уст роиться на работу, но я знаю, как трудно найти работу тому, кто сидел в местах лишения свободы, но я бы старался любым способом найти работу. Но если не получится найти работу, пошел бы к дяде на работу, у него личный гараж, сперва работал бы слесарем, а немного повзрослев, попросил бы сесть на машину ездить в далекие страны. Подзаработав немного денег, начал бы потихонечку строить дом, т. к. я знаю, что мне будут помогать родные, друзья, и это поможет мне забыть прошлое, т. к. мне неохота вспоминать, и друзей бы сразу же предупредил, как плохо быть там. Построив дом, начал бы искать жену (красивую, трудолюбивую, умную и непьющую), завел бы трех детей и жил бы себе, не зная беды, и работал бы до пенсии. И я бы хорошо смотрел за своими детьми, не хотел бы, что бы они попали сюда. Больше внимания уделял бы детям. Вот так я хотел бы жить после освобождения (Игорь, Пермская ВК [ДТ 2001, 1: 7]).

Рыбалка, вождение машины, строительство дома, оплачиваемая работа, мирная семейная жизнь — вот элементы, которые отсутствуют в колонии, как и свобода быть самостоятельным и контролировать ситуацию, надежность родного дома, возможность зарабатывать на жизнь. Но даже если у кого-то из них есть семьи, в которые они вернутся, семейные обстоятельства и проблемы, связанные с продолжением образования или получением работы, делают такие планы крайне трудновыполни мыми. Дело не только в недружелюбном окружении. Это окружение будет чужим. За четыре-пять лет город и его уличная культура могут значительно измениться. Витя, 19-летний молодой человек, через две недели должен отправиться в многокилометровое путешествие домой, в Норильск — «никелевый» город, построенный далеко на севере силами заключенных. «Вам немного страшно?» — спросила я его. «Да», — ответил Витя, хотя, наверное, последние четыре года только об этом и мечтал. Девочки в колонии в Томске попадают сюда из всей Сибири и с Дальне го Востока. Многие из них научились прекрасно шить, но когда они воз вращаются в свои отдаленные городки, где местные власти чаще всего никак не реагируют на запросы колонии перед освобождением девочки, их новые навыки никому не нужны. Никто не помогает им приспособиться к головокружительной свободе и ее требованиям.

Представьте себе молодого человека 18–19 лет, который с 15 лет живет в колонии, где жизнь регламентирована от рассвета до заката. Он теряет способность справляться с каждодневными проблемами, обращаться с деньгами, делать покупки. Он вырастает вдали и вне своей семьи и друзей; он не знает, что такое подростковая влюбленность. Он выживает, только замыкаясь в себе или угрожая другим:

Когда человек находится постоянно в четырех стенах, он становится агрессивнее, кроме того, каждый в тюрьме хочет выглядеть «блатным» и «крутым», из-за пустяка могут надругаться над человеком, продемонстрировав таким образом свою силу, И получается, что, когда человек выходит на свободу, ему уже ничего не страшно, а значит, перед ним не стоят никакие нравственные законы. По моему мнению, нельзя освободиться от тюрьмы, так как тюремная жизнь затягивает, особенно если сидишь долго (Марина, Новооскольская ВК [ОТ 2005: 66]).
Я думаю, что заключение человека не исправляет, а наоборот, ожесточает. В заключении человек становится злым, жестоким, мстительным. Когда ему что-либо не нравится, он начинает нервничать, злиться, психовать. В местах лишения свободы он узнает много плохого. Человек начинает ругаться матом, кричать всякие нецензурные слова, когда ему что-то не нравится или на него кто-то кричит. Он может заболеть всякими болезнями. Когда он нервничает, у него нарушается психическая уравновешенность. А когда у человека нервы не в порядке, он может что-то плохое натворить. Ведь из-за нервов бывают многие болезни. Когда человека сажают в тюрьму, он начинает винить в этом только органы правосудия или потерпевших, но ни в коем случае не себя. Человек становится эгоистичным, самовлюбленным. Ему наплевать на других, лишь бы себе хорошо было… (Владимир, Пермская ВК [СВ 2001: 8]).

Когда человек освобождается, он продолжает в растерянности жить теми правилами, законами и отношениями, которые были в зоне, но он уже на воле. Этим самым он показывает себя с не лучшей стороны. На памяти у него много всяких историй, услышанных на зоне: кто и как воровал, грабил, угонял. Он начинает все это вспоминать и устранять те ошибки и недостатки, которые совершали рассказчики, считая, что он все сделает правильно и его не поймают. Так что зона, не место исправлений, а школа новых преступлений (Максим, Арзамасская ВK [ОТ 2005: 66]).

Еще более резко высказывается Валерий Абрамкин, один из тех, кто первым во время перестройки поднял вопрос о необходимости реформы системы наказаний как для взрослых, так и для детей:

Внутренний мир малолетки — мир насилия и жестокости… постоянная тревога и напряжение — характерные состояния абсолютно всех воспитанников, какой бы статус они ни занимали. Это связано с чувством страха и ожидания опасности, которые «подстегивают» и истязателей: они вынуждены мучить, пытать и унижать своих со братьев по несчастью для сохранения своего особого статуса в не формальной иерархии… В условиях же затворенности и отгороженности от «вольного мира», где живут малые и старые, взрослые и подрастающие, насилие и жестокость приобретают крайние фор мы… Из пенитенциарных заведений наши дети и подростки выходят нравственными и физическими калеками… [ДТ 2001, 1: 22]3.

Ученые-эксперты, профессионалы и сами дети понимают противоречия между воспитанием несовершеннолетнего и лишением его свободы:

В одной из своих последних работ он [Н. А. Стручков] писал: «Возможно, человечество на грани ХVI–XVII столетия совершило роковую ошибку, избрав в качестве главного средства борьбы с преступностью лишение свободы, тюрьму, скорее всего потому, что не нашло возможности противопоставить преступности что-либо другое». Действительно, изоляция от общества, помещение человека в замкнутую среду ему подобных, криминально зараженных и социально деформированных людей — не лучший способ, чтобы этого человека исправить и затем вернуть в общество полноценным гражданином. Особенно негативно пребывание в местах лишения свободы сказывается на несовершеннолетних осужденных… Как известно, это возрастной период, когда завершается процесс становления личности… освоение социальных ролей, норм и ценностей. В этом возрасте идет процесс социализации личности, который… предусматривает расширение и умножение связей индивида с внешним миром, с социумом [Поздняков 2002: 11].

Как может закрытое учреждение привить ребенку навыки, необходимые для жизни в открытом обществе? Можно ли научить ребенка плавать в бассейне, в котором нет воды?
Неудивительно слышать такие комментарии от «воспитателей»:

Хотя колония, я так говорю ребятам, и называется воспитательная, мы вас здесь не перевоспитываем. Честно говорю, мы здесь ни воспитание, ни перевоспитание не можем осуществлять… (директор школы и ПТУ ВК4).

И от самого заключенного:

В тюрьме человек становится злым. Ведь боль они [так в оригинале. — М. М.] приносят не только ему, но и его родным… Я согласен, чтобы сажали. Но по справедливости. Например, в первый раз давали срок 1 год. Или два года… Но не больше… Тюремное заключение совсем не обязательно для человека: ведь с каждым из нас можно договориться по нормальному. Дать, например, такое наказание: убраться возле дома, поработать на территории пострадавших, выступить на концерте или конкурсе… Ну, поймем мы все и перестанем заниматься ерундой и глупостями. Это все, что я могу сказать о том, обязательно ли тюремное заключение для искупления вины. Благодарю за внимание. Спасибо. Не забывайте нас (Артур, Шаковская ВК [ДТ, 1: 30]).

И, в завершение, от «колонистки»:

…Мне кажется, что лишение свободы для малолетки — это самое ужасное. Его могли бы заменить какими-либо работами или еще чем-либо, но только не это. Ведь психика у ребенка слабая, даже если он и преступник. И это может отложить глубокий след на его душе, к тому же многие сидят за ведро картошки, или велосипед, или же банку варенья. И многие девчата, сидя за решеткой, теряют своих близких и родных, а что может быть хуже этого? И потом, куда им идти — снова за картошкой и снова в зону. Я не хочу сказать, что все сидят ни за что. Но их не очень и много. Одни воруют пару тысяч, а люди, которые ворочают миллионами, живут, довольные, себе дальше. Поэтому мне кажется порой, правосудие несправедливо. А так хотелось бы, чтобы все было, как надо (Екатерина [ДТ, 2: 14]).

Evrensel (Турция): детские тюрьмы в Турции — омут неизвестности | Общество | ИноСМИ

2021-03-06T02:27:00+03:00

2021-03-06T02:27:03+03:00

2021-03-06T02:27:00+03:00

2021

https://inosmi.ru/social/20210306/249241265.html

Что на самом деле происходит в детских тюрьмах в Турции?

Что на самом деле происходит в детских тюрьмах в Турции?

Общество

Новости

ru-RU

https://inosmi.ru/docs/terms/terms_of_use.html

https://россиясегодня.рф

Картина в колониях для несовершеннолетних, которую мы изучили после подозрительного самоубийства 17-летнего Кадира Актара, выглядит следующим образом: дети не могут рассказать о… ИНОСМИ, 06.03.2021

общество, ближний восток, турция, турецкий, турция, права человека, дети, тюрьма, права ребенка, подростки, самоубийство

https://cdnn1.inosmi.ru/images/24927/87/249278783.jpg

1200

630

true

https://cdnn1.inosmi.ru/images/24927/87/249278783.jpg

https://cdnn1.inosmi.ru/images/24927/87/249278748.jpg

1920

1276

true

https://cdnn1.inosmi.ru/images/24927/87/249278748.jpg

https://inosmi.ru/politic/20200728/247829711.html

https://inosmi.ru/politic/20200111/246586861.html

https://inosmi.ru/social/20201003/248214468.html

https://inosmi.ru/politic/20210119/248935818.html

Издание ИноСМИ

7 495 645-37-00

ФГУП МИА «Россия сегодня»

https://россиясегодня.рф/awards/

Издание ИноСМИ

7 495 645-37-00

ФГУП МИА «Россия сегодня»

https://россиясегодня.рф/awards/

Издание ИноСМИ

7 495 645-37-00

ФГУП МИА «Россия сегодня»

https://россиясегодня.рф/awards/

Издание ИноСМИ

7 495 645-37-00

ФГУП МИА «Россия сегодня»

https://россиясегодня.рф/awards/

Издание ИноСМИ

7 495 645-37-00

ФГУП МИА «Россия сегодня»

https://россиясегодня.рф/awards/

Evrensel

https://cdnn1.inosmi.ru/images/24281/01/242810102.gif

Картина в колониях для несовершеннолетних, которую мы изучили после подозрительного самоубийства 17-летнего Кадира Актара, выглядит следующим образом: дети не могут рассказать о том, что с ними происходит, учреждения не отвечают на запросы правозащитников.

Подозрительное «самоубийство» 17-летнего Кадира Актара (Kadir Aktar) в колонии для несовершеннолетних в Малтепе снова привлекло внимание к детским тюрьмам.

После этого суицида мы попытались найти ответ на вопрос о том, что происходит в колониях для несовершеннолетних в Турции. Вот реальность детских тюрем: в последние три-четыре года запросы на получение сведений не находят информативного ответа со стороны соответствующих инстанций. Доклады о механизмах по мониторингу по большей части не обнародуются. Главное управление тюрем и следственных изоляторов с 2016 года не публикует даже отчеты о своей деятельности, не говоря уже о докладах по мониторингу прав человека. Дети не могут рассказать о том, что с ними происходит. Иными словами, детские тюрьмы в Турции — настоящий омут неизвестности.

Колонии для несовершеннолетних в Турции

17-летний Кадир Актар, освобожденный 16 февраля в рамках судебного разбирательства по делу об убийстве полицейского в Багджыларе, через два дня был снова арестован в качестве подозреваемого по другому делу. Актар пробыл в колонии для несовершеннолетних в Малтепе один день, и 19 февраля стало известно о его смерти. Официальная версия — «самоубийство», но остается много вопросов.

После известия о гибели Кадира Актара внимание вновь обратилось на детские тюрьмы Турции. В Турции на сегодняшний день действует семь тюрем строгого режима для несовершеннолетних и подростков и четыре детских воспитательных колонии. По данным Главного управления тюрем и следственных изоляторов (CTE), по состоянию на 5 января 2021 года в тюрьмах Турции находится 1170 арестованных, 426 осужденных несовершеннолетних в возрасте от 12 до 18 лет. Здесь следует отметить, что дети содержатся не только в детских тюрьмах, но и в зависимости от ситуации в камерах для несовершеннолетних в тюрьмах для взрослых.

Дети не могут рассказать о том, что с ними происходит…

Итак, с чем сталкиваются осужденные и заключенные несовершеннолетние лица в исправительных учреждениях, могут ли они пожаловаться, когда испытывают какие-либо проблемы или подвергаются пыткам и жестокому обращению? Член парламентской комиссии по изучению ситуации с правами человека, представляющий Демократическую партию народов, Омер Фарук Гергерлиоглу (Ömer Faruk Gergelioğlu), который ведет активную работу с тюрьмами, говорит, что не располагает данными на этот счет. Напомнив о подготовленном комиссией докладе о тюрьме в Синджане, Гергерлиоглу отметил: «В то время картина в тюрьме была очень печальная. Холодные камеры в зимнее время, дети, которые не могут озвучить свои жалобы. Большинство этих детей — сироты или дети из неблагополучных семей, которых подталкивают к преступлению. Важно то, что дети не могут выражать свои жалобы и затрудняются рассказывать о них из-за страха и определенных опасений».

Другим источником сведений на эту тему является отчет об упомянутой колонии в Малтепе, подготовленный парламентской комиссией по изучению ситуации с правами человека в 2015 году, после того, как задержанный несовершеннолетний по имени Онур Онал (Onur Önal), находившийся в тюрьме в то время, был избит другими заключенными и это повлекло за собой смерть получившего тяжелые повреждения. Согласно докладу, в комиссию не поступало заявлений о том, что Онал скончался в результате избиения. Иными словами, дети по тем или иным мотивам не рассказывают, не могут рассказать о том, что с ними происходит.

Цифры не раскрываются, доклады не публикуются…

Когда мы добавляем к этому информацию, предоставленную Джансу Шекерджи (Cansu Şekerci), представителем Ассоциации гражданского общества в пенитенциарной системе (CİSST) по делам детей в тюрьмах, которая внимательно следит за ситуацией в исправительных учреждениях, картина становится яснее. Обратив внимание на тот факт, что доступ к информации стал затруднен особенно в последние три-четыре года, Шекерджи рассказывает: «Запросы на получение сведений не находят информативного ответа со стороны соответствующих инстанций. Даже когда мы спрашиваем самих несовершеннолетних узников, мы не можем получить ответ, содержащий конкретные данные. Доклады о механизмах по мониторингу по большей части не публикуются. Комиссия Великого национального собрания Турции по изучению ситуации с правами человека регулярно публикует протоколы посещений, однако они представляют собой скорее письменную версию протоколов заседания, чем отчет. CTE с 2016 года не публикует даже отчеты о своей деятельности, не говоря уже о докладах по мониторингу прав человека».

Реальные цифры еще более мрачные…

Подчеркнув, что данные можно получить только из поступающих ассоциации писем, общения с семьями, а иногда и с адвокатами, из СМИ после тщательного изучения и от добровольных сетей адвокатов, Шекерджи добавляет: «Мы также знаем, что некоторые письма не доходят, поскольку предварительно изучаются комиссией по рассмотрению писем.

А как насчет случаев самоубийств или подозрительных смертей… Например, сколько детей за последние десять лет умерло в тюрьмах — покончили жизнь самоубийством или пытались совершить суицид?

Последние официальные данные об этом были предоставлены в ответ на запрос, поданный в 2017 году депутатом от Республиканской народной партии Онурсалом Адыгюзелем (Onursal Adıgüzel).

Итак, согласно данным, опубликованным в 2017 году, с начала 2013 года до второй половины 2017 года в тюрьмах Турции умерло 13 детей. Из них шестеро покончили жизнь самоубийством. Ни на одно поданное позже ходатайство на этот счет ответа не последовало. Подчеркнув, что количество детей, пытавшихся покончить жизнь самоубийством неизвестно, Джансу Шекерджи отмечает, что, по их наблюдениям, у детей очень высока склонность причинить себе вред: «Это самоповреждающее поведение, независимо от того, является ли оно попыткой самоубийства или приводит ли эта попытка к смерти, показывает нам, что необходимо обсуждение всего порядка, который отправляет ребенка в тюрьму».

Еще и изоляция из-за коронавируса…

Мы не ошибемся, если скажем, что с пандемией существующие проблемы кратно увеличились.

Шекерджи подчеркивает, что во время пандемии никакой работы в отношении детей-заключенных не ведется, поскольку они не входят в группу риска, и добавляет: «Из-за пандемии наше общение с детьми значительно уменьшилось. Во время этого ограниченного общения мы получали обращения по таким причинам, как неправильный расчет наказания, смягчение режима. В рамках мер по борьбе с пандемией мы сталкиваемся с ситуациями, когда доступ к информации и, следовательно, доступ к правам ограничен, такими как отмена всех прав, связанных с посещениями, ограничение посещений, проводимых контролирующими органами в целях мониторинга, а в некоторых тюрьмах даже блокировка / задержка писем и посылок, поступающих извне. В частности, хотелось бы упомянуть об участившейся в последнее время жалобе, которая касается не только несовершеннолетних заключенных. Представьте, что группа детей подросткового возраста закупорена в камерах, рассчитанных на восемь человек. И так продолжается год. Другими словами, в тюрьмах коронавирус перестал быть только вирусом, вызывающим эпидемию, и обернулся ограничением прав, вызывающим изоляцию».

«Детские тюрьмы — не выход»

А где искать решение? «На каждом этапе системы ювенальной юстиции перед нами должна стоять следующая цель: не сажать детей в тюрьму», — отмечает Шекерджи.

Подчеркнув, что тюрьмы для несовершеннолетних — это не решение проблемы, Шекерджи продолжила: «Напротив, это такие учреждения, которые подразумевают нарушение прав ребенка на всех этапах. Необходимо создать альтернативы тюремному заключению. А до тех пор пока вместо тюремного заключения не будет создана подходящая для детей система правосудия, должны быть реализованы все меры и преобразования, которые будут защищать интересы заключенных детей. Если ребенок может разговаривать со своей семьей по телефону только 10 минут в неделю (20 минут в период пандемии) и видеться, если есть такая возможность, только 45 минут в неделю, от этого не легче ни ребенку, ни жертве по делу, по которому он осужден, ни обществу в целом».

Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ.

Дети-беженцы в Швейцарии могут попасть в тюрьму

Каждый год около двадцати детей содержатся в швейцарских тюрьмах в заключении на разные по времени сроки. Им было отказано в предоставлении убежища, и власти задержали их до высылки с территории страны. Несмотря на ожесточённую критику, швейцарский парламент отказывается запретить эту практику.

Швейцария является одной из 196 стран, ратифицировавших Конвенцию Организации Объединенных Наций о правах ребенка, которая гласит, что содержание под стражей несовершеннолетних и детей должно использоваться только в качестве крайней меры и на максимально короткий срок. Тем не менее каждый год около двадцати детей попадают тюрьмы Швейцарии.

По данным последнего доклада Швейцарского комитета против пыток, за период с 2017 по 2018 год в Швейцарии содержались в заключении сроком от 2 до 120 дней 37 несовершеннолетних. Это были лица в возрасте от 15 до 18 лет, ходатайствовавшие о предоставлении убежища. Их ходатайства были отклонены, а сами они заключены в тюрьму, где ожидали высылки с территории Швейцарии.

«Административное задержание» регулярно используется в Швейцарии и применительно к совершеннолетним лицам, получившим отказ в предоставлении убежища. Вывод Комитета против пыток однозначен: «Применительно к миграционным процедурам задержание несовершеннолетних, сопровождаемых или несопровождаемых взрослыми, считается недопустимым ввиду применения принципа обеспечения интересов ребенка, имеющего приоритет перед иммиграционным статусом».

Более того, комитет установил, что три кантона осуществляли задержания несовершеннолетних в возрасте до 15 лет вместе с их семьями, в то время как швейцарское законодательство прямо запрещает это. Этот процесс уже был решительно осужден в прошлом году соответствующей комиссией парламента, который установил, что большинство из 200 детей, находившихся под административным арестом в период с 2011 по 2014 год, были моложе пятнадцати лет. Правительство отреагировало в ноябре 2018 года, потребовав от кантонов положить конец этой практике.

Задержание детей подвергнуто резкой критике

«Швейцария рассматривает этих детей не как детей, а в первую очередь как мигрантов», –сказала Таня Нортон (Tanya Norton), участница программы «Дети и молодежь в миграции» организации по защите детей Terre des hommes («Земля людей»). Terre des hommes  была одной из первых неправительственных организаций, осудивших тюремное заключение несовершеннолетних в Швейцарии, опубликовав соответствующий доклад в 2016 году. Несколько ассоциаций последовали этому примеру, призывая к запрету задержания несовершеннолетних, и даже комиссар по правам человека Совета Европы рекомендовал в 2017 году Швейцарии прекратить практику содержания в заключении лиц моложе 18 лет. 

Terre des hommes также указывает на отсутствие достоверных данных о количестве задержанных детей-мигрантов в Швейцарии, что можно объяснить значительными расхождениями между данными, предоставленными Государственным секретариатом по вопросам миграции (SEM), и данными, предоставляемыми непосредственно кантонами, ответственными за высылку. SEM обосновывает эти расхождения ошибками ввода данных в кантонах, которые теперь должны быть исправлены. 

Отсутствие согласия

«Ужасно то, что создается впечатление, будто эти дети не важны», – реагирует на ситуацию Таня Нортон. То, как с ними поступят, полностью зависит от кантона, ответственного за их высылку. Например, в Женеве и Невшателе ни один несовершеннолетний не может быть подвергнут административному задержанию, поскольку такая практика запрещена кантональными законами. В последние годы большинство кантонов отказались от практики заключения под стражу несовершеннолетних мигрантов, но десять из них стали придерживаться этого правила только в 2017 — 2018 году. Опять же с большими различиями: например, Базель-городской и Берн каждый поместили под стражу 11 получивших отказ просителей убежища в возрасте от 15 до 18 лет, в то время как Золотурн задержал только двоих, а Гларус – одного. «Мы хотим национального законодательства и соответствующего контроля на уровне Конфедерации, – говорит Таня Нортон. – Именно государство должно нести ответственность за выполнение международных договоров, а не кантоны».

Комитет против пыток напоминает в своем последнем докладе, что административное задержание имеет единственную цель — обеспечить высылку лица без законного разрешения на проживание в Швейцарии. Поскольку это не уголовное преследование, режим содержания под стражей должен быть гораздо более мягким, чем в тюрьме. В последние годы многие кантоны решили изменить эту практику и найти альтернативы, чтобы содержание под стражей до высылки было менее травмирующим, в том числе и для взрослых.

Новый подход к задержанию в Мутье

В июле 2018 года кантон Берн изменил всю свою пенитенциарную организацию и принял решение преобразовать тюрьму в Мутье в регионе Бернской Юры в учреждение, предназначенное главным образом для административного задержания. «Это была настоящая смена парадигмы для персонала и учреждения», – говорит один из директоров тюрьмы Андреас Феч.

В Мутье все заключенные могут свободно ходить в течение дня между двумя этажами здания и на крыше. У них есть возможность читать, заниматься спортом, работать и т. д. «Мы хотим сосредоточиться не столько на безопасности, сколько на форме поддержки, – объясняет Андреас Феч (Andreas Vetsch). – Мы хотим найти правильный баланс между соблюдением наших законов и максимальными правами человека для задержанных». В 2019 году в числе заключенных в Мутье был только один несовершеннолетний.

Эволюция ментальности

Швейцария – не единственная страна, широко использующая содержание под стражей до депортации лиц, которым было отказано в убежище, в том числе несовершеннолетних. В глобальном исследовании ООН по этому вопросу, опубликованном в июле прошлого года, отмечается, что по меньшей мере 330 000 детей ежегодно удерживаются под стражей в миграционных целях, по меньшей мере, в 77 странах. Эта практика широко распространена в Европейском союзе, хотя, как и в Швейцарии, какие-либо данные получить сложно. 

Но менталитет меняется. В декабре 2018 года 164 страны приняли Глобальный договор о миграции, в котором подтверждается международное обязательство бороться с задержанием детей. Швейцария была одной из опор этого проекта, но ее членство было отложено из-за скептицизма парламента, который требовал возможности высказаться. «Швейцария является одной из стран, которые по-прежнему применяют строгие меры в отношении задержания несовершеннолетних», – говорит Таня Нортон. Это удивительно, «потому что Швейцария подавала признаки эволюции в этом вопросе, но благие намерения не подтвердились действиями». 

В этом году парламент, в частности, отклонил два предложения, предусматривающие запрет на административное задержание несовершеннолетних. В парламенте убеждены, что эта возможность используется только в качестве крайней меры, когда не найдено никакого другого решения, и что для кантонов эта мера необходима, чтобы иметь возможность осуществлять высылку.

Заключение в тюрьму ребенка даже на короткий период имеет серьезные последствия, как отмечается в глобальном исследовании ООН: «Административное задержание наносит вред физическому и психическому здоровью детей и подвергает их риску сексуального насилия и эксплуатации. Было доказано, что оно усугубляет или провоцирует проблемы со здоровьем, включая тревогу, депрессию, суицидальные мысли и посттравматическое стрессовое расстройство».

Свидетельства двух взрослых

Мы встретились с двумя взрослыми, пережившими административное заключение в Женеве. В день своего заключения в тюрьму Али объявил голодовку: «Я оказался в тюрьме за одну ночь, не совершив никаких правонарушений. Это было ужасно, в этой крошечной комнате не оставалось ничего другого, кроме как думать и спрашивать самого себя, когда я наконец смогу освободиться». 

Потеряв восемь фунтов веса за две недели, и проведя два дня в больнице, Али наконец был выпущен – Швейцария согласилась рассмотреть ее ходатайство о предоставлении убежища, и он всё ещё ожидает окончательного решения. «Мы считаем, что Швейцария очень хорошо относится к иностранцам, но есть очень сложные ситуации, о которых здесь не любят говорить, – говорит он. – Беженцы покидают свои страны, потому что они пережили там страшные вещи, они же не преступники. Не следует относиться к ним таким образом». 

Мохамед трижды помещался под административный арест. В первый раз он был очень удивлен и не понял, почему это произошло. Позже он понял, что это потому, что у него не было действительных документов, чтобы остаться в Швейцарии. Мохамед также сидел в тюрьме в Эритрее, и он признаёт, что условия содержания в Швейцарии всё же лучше: «Но тюрьма – это тюрьма, человек лишен свободы. Сложность в том, что мы не совсем понимаем, почему это происходит, мы не понимаем систему». Швейцария наконец решила рассмотреть его ходатайство о предоставлении убежища, и он также ждёт решения.

Участившиеся случаи исчезновений

Страх быть в тюрьме заставляет многих детей прятаться, предупреждает Terre des hommes. «Они становятся еще более уязвимыми и оказываются в европейских сетях сексуальной или трудовой эксплуатации», – говорит Таня Нортон. 

Государственный секретариат по миграции считает, что целью административного задержания является именно предотвращение исчезновения или неконтролируемого отъезда лица. Он добавил, что несовершеннолетние, которые ходатайствуют о предоставлении убежища в Швейцарии, зарегистрированы и «могут подвергаться особым мерам защиты и поиску в случае исчезновения. Ответственность за реализацию этих мер несут кантоны». С вступлением в силу новой процедуры предоставления убежища в марте прошлого года каждому лицу в возрасте до 18 лет с самого начала процедуры предоставляется законный представитель. «Данная мера также обеспечивает лучшую защиту для несовершеннолетних без сопровождения», – отмечают в SEM. 

Тем не менее, многие ассоциации с тревогой констатируют рост числа исчезновений с 2015 года и осуждают отсутствие достоверных данных об этом явлении: SEM передает данные о количество «неконтролируемых отъездов», не уточняя, исчезли ли эти люди, покинули ли приемник для беженцев, покинули Швейцарию или пустились в бега. Неправительственные организации осуждают отсутствие систематического механизма для сообщения об этих исчезновениях и ограниченные меры по поиску этих молодых людей.

Статья в этом материале

Эта статья была автоматически перенесена со старого сайта на новый. Если вы увидели ошибки или искажения, не сочтите за труд, сообщите по адресу [email protected] Приносим извинения за доставленные неудобства.

Тюрьма — плохо для детей. Почему мы продолжаем их туда отправлять? · Дающий Компас

Много написано о проблеме нашей страны, связанной с массовым лишением свободы, и ее разрушительными последствиями для жизни отдельных людей, семей и сообществ. Несмотря на обширные исследования, показывающие, что заключение под стражу особенно вредно для молодых людей и не способствует общественной безопасности ¹ , мы по-прежнему задерживаем и заключаем в тюрьму детей и молодежь, в основном за ненасильственные преступления. Лишение свободы причиняет травму, отделяет молодежь от их семей и сообществ, препятствует их обучению и развитию и усугубляет стигму судебного протокола по делам несовершеннолетних и финансовых обязательств по решению суда.Эти неудачи могут создать серьезные препятствия для безопасного и стабильного жилья и занятости, доступа к медицинскому обслуживанию и независимости. Тюрьма — не решение; это создает больше проблем.

По всей стране идет движение за демонтаж структур, которые загоняют молодежь в самые дальние границы системы уголовного правосудия. Примеры включают успешные усилия по закрытию тюрем для несовершеннолетних ² и прекращению использования местных тюрем для ненасильственных преступлений и по неуголовным причинам. За последние два десятилетия мы стали свидетелями огромного сокращения числа и показателей заключения молодежи в тюрьмы.С 1997 года количество заключенных в страны молодых людей в возрасте до 21 года снизилось на 54%. В штате Вашингтон за тот же период произошло сокращение почти на 60%.

Несмотря на это сокращение, существуют устойчивые и усугубляющиеся неравенства для определенных групп молодежи, в значительной степени из-за институционального расизма. Институт урбанистики в 2019 году сообщил: «Отказ от тюремного заключения молодежи принес пользу не всем одинаково, и сегодня, по сравнению с десятилетием назад, цветная молодежь втягивается в систему и удерживается там на еще более непропорциональном уровне, чем их белые коллеги … Несоразмерность не может быть объяснена только разным уровнем преступности; скорее, это проистекает из широкого спектра факторов, включая системное неравенство и дифференцированный доступ к профилактике и поддержке по устранению последствий.”

Прямо сейчас у нас есть огромные возможности и импульс, чтобы настаивать на прекращении использования тюремного заключения и других карательных подходов к удовлетворению потребностей молодежи. Мы находимся на самом низком уровне или приближаемся к самому низкому уровню преступности среди молодежи и лишению свободы. ³ У нас также есть более подробный анализ моментов принятия решений, которые могут либо подтолкнуть молодежь к системе судов по делам несовершеннолетних, либо отвлечь их на более эффективную поддержку на уровне общины. Расширение возможностей для отвлечения внимания, передача ресурсов и принятия решений затронутым сообществам, а также замена карательных подходов стратегиями общественного здравоохранения и развития молодежи являются мощными катализаторами изменения способов поддержки молодежи.Успехи, которых мы достигли в штате Вашингтон, отражают те большие сдвиги, которые нам необходимы для устранения неравенства и прекращения использования карательных и карцеральных стратегий в ответ на поведение молодежи. Например, округ Кинг переместил надзор за исправительным учреждением для несовершеннолетних с исправительных учреждений для взрослых на общественное здравоохранение. В 2018 году мы успешно выступили за существенное расширение законодательства штата, что позволило направить практически любое уголовное преступление несовершеннолетних в программы на уровне общины, а не на формальное судебное преследование.В 2019 году законодательный орган штата Вашингтон принял закон о поэтапном отказе от содержания под стражей молодых людей, которые не совершали преступлений.

Возможности для больших изменений существуют, но наши учреждения нуждаются в поддержке и участии сообществ, на которые в наибольшей степени влияют недостатки наших текущих систем. Голоса сообщества могут зажечь и спровоцировать смелые преобразования. Как юридические защитники молодежи, TeamChild поддержала и увидела творческий потенциал, надежду и силу, которые молодежь привносит в создание решений для достижения своих целей.В нашем стремлении положить конец тюремному заключению и наказанию молодые люди должны быть в центре разработки лучших стратегий для удовлетворения своих потребностей. Когда мы добьемся успеха, мы сможем не только инвестировать в более эффективные решения, но и устраним совокупные негативные последствия этой вредной практики, создав лучшее будущее не только для молодежи, но и для всех нас.

Некоторые способы принять участие:

Первоначальный вклад Энн Ли, исполнительного директора, и Луизы Маккей, директора по инвестициям и партнерству TeamChild.

^{Источники:}

<sup>1. Американская педиатрическая академия, Институт политики правосудия.
2. Фонд «Молодежь прежде всего» и Фонд общественного благосостояния.
3. KidsCount.org, NPR, PrisonPolicy.org, Teen Vogue.</sup>

Если вы ищете больше статей и ресурсов по благотворительности, взгляните на эти подборки компаса для благотворительности, связанные с благотворительностью и благотворительностью.

• Обратная связь с голубой лентой

  Обратная связь может быть простой. Недавно я узнал, что простой инструмент обратной связи, который я разработал более трех лет назад, все еще пользуется успехом и скоро будет массово расширяться. В то время я руководил мониторингом и оценкой флагманской программы Plan International UK, где я разработал ряд инструментов обратной связи, но один, в частности, хотел получить обратную связь не только от людей, на которые нацелено наше вмешательство, но и от тех, на кого мы не намеревались воздействовать.Этот простой инструмент состоял из двух частей: сбора отзывов и церемонии ленточки. Сначала члены сообщества, разбившись на группы по возрасту и полу, обсудили и представили свои отзывы, используя H-образную рамку: то, что они оценили, а что нет, свои предложения и общий балл по программе (рисунок 1). После того, как девочки, мальчики, женщины и мужчины представили свои отзывы, наши сотрудники ответили, насколько могли. Чтобы символизировать нашу приверженность закрытию цикла обратной связи, мы привязывали ленту к дереву и обещали, что вернемся, чтобы ответить, и вместе развязывали ее, когда у нас были ответы на вопросы, которые нельзя было решить сразу же.Когда я впервые предложил этот инструмент, было много вопросов: а что, если они задают то, чего мы не можем сделать? Что делать, если донор не желает менять бюджет? И даже: а вдруг ленту украдут? Прочтите исходную статью в Feedback Labs Узнайте больше об измерении результатов на Giving Compass.org

  .

Готовы отдать?

В дополнение к обучению и общению с другими, принятие мер является ключевым шагом на пути к тому, чтобы стать источником влияния.Если вы заинтересованы в оказании влияния на защиту и политику, взгляните на эти благотворительные фонды, благотворительные организации или проекты.

The Child’s Journey — Prison Fellowship International

Никто не вмешивается, чтобы помочь своим детям.

Наша программа спонсорства детей восполняет этот пробел

и обеспечивает заботу, в которой действительно нуждаются дети заключенных.

У ребенка заключенного в 5-10 раз больше шансов повторить цикл преступления …

Более 14 миллионов детей во всем мире потеряли в тюрьме одного или обоих родителей.

Потерянные и забытые

Эти дети относятся к числу наиболее забытых и обездоленных групп населения в мире.Многие скрыты от общества, живут в отдаленных, труднодоступных общинах и живут в крайней нищете.

Больше, чем просто бедность

Дети заключенных подвергаются гораздо большему риску, чем дети из бедных семей, родители которых не сидят в тюрьме. Они подвергаются большей опасности рабства, торговли людьми в целях сексуальной эксплуатации и насилия.

Эти дети подвергаются повышенному риску для

Повторение преступного цикла

Спонсоры меняют жизнь детей во всем мире

9 082

обслуживается программой

13 495

Раздано пищевых пакетов

4 652

Свидетельств о рождении найдено

Истории от наших спонсоров: Лаура

Истории от наших спонсоров: Лаура

Истории от наших спонсоров: Ларри

Истории от наших спонсоров: Ларри

Истории от наших спонсоров: KiAnna

Истории от наших спонсоров: KiAnna

историй от наших спонсоров: Крис и Джанель

Истории от наших спонсоров: Крис и Джанель

Стать спонсором

ИЗМЕНИТЬ ЖИЗНЬ РЕБЕНКА

Когда вы спонсируете ребенка всего за 39 долларов в месяц, вы получаете…

Приветственный набор для спонсора

Информация и ресурсы, необходимые для начала работы

• Информация о вашем ребенке
• Руководство по спонсорству
• Информация о стране вашего ребенка
• Молитвенная карточка страны и магнит из Священных Писаний
• Персональное приветственное письмо от нашей команды

Общение с ребенком

Формируйте личные связи и отношения

• Вступительное письмо от вашего ребенка
• Открытая двусторонняя связь
• Услуги по переводу иностранных языков
• Видео сообщения от вашего ребенка *
• Отправьте специальные письма или денежные подарки на день рождения и Рождество вашего ребенка.

Информационные ресурсы

Серия писем от команды PFI

• Приветствие от генерального директора PFI
• Подробная информация о служении «Детское путешествие»
• Путеводитель по семейным делам
• Загружаемая электронная книга Now You See Me бывшего президента PFI Фрэнка Лофаро

Обновления с мест

Регулярные отчеты и обновления о вашем ребенке

• Годовой отчет о вашем ребенке, включающий фотографию и рисунок вашего ребенка
• Годовой отчет о стране, сообществе и обстоятельствах вашего ребенка
• Подробный отчет о влиянии дополнительных пожертвований *

Часто задаваемые вопросы о спонсорстве

Да, ваш спонсируемый ребенок будет инициировать с вами переписку.Вы получите вводное письмо через 6-8 недель после начала спонсорства. Как только вы получите это письмо, самое время начать отвечать. Ваш спонсируемый ребенок всегда будет отвечать на ваши письма.

Ваша постоянная поддержка и любовь необходимы для роста и развития вашего ребенка, которого вы опекаете. Спонсоры Prison Fellowship International не обязаны спонсировать ребенка в течение определенного периода времени. Поскольку потребности ребенка сохраняются и после освобождения его родителей из тюрьмы, мы просим спонсоров продолжать оказывать поддержку, чтобы мы могли помочь семье приспособиться.

Ваши подарки не идут напрямую вашему спонсируемому ребенку, но используются программой Prison Fellowship, остающейся в их стране, для оказания необходимой поддержки. Преданный христианский социальный работник будет гарантировать, что ваш ребенок получит или имеет доступ к безопасному приюту, питательной пище, медицинскому обслуживанию и образованию, а также возможность участвовать в мероприятиях и мероприятиях, которые повышают самооценку, укрепляют надежду и улучшают межличностные отношения. Prison Fellowship International стремится придерживаться приемлемых методов сбора финансовых средств и является членом Евангелического совета по финансовой отчетности (ECFA).

Для получения дополнительной информации и финансовых отчетов посетите pfi.org/about/financials.

Если вы откажетесь от спонсорства, мы сделаем приоритетной задачу найти для вашего ребенка нового спонсора. Хотя ребенок остается в нашей программе, он может получать меньше пособий, пока не будет найден новый спонсор.

детей заключенных — Фонд детской грамотности

Эта программа вдохновляет детей заключенных на более частое чтение, связывает детей и заключенных родителей посредством рассказов и дает заключенным дополнительную уверенность в том, что они могут читать своим детям, даже если они сами не умеют читать.

Деятельность и поддержка

• Вдохновляющие презентации рассказов для заключенных и их детей
• Пожертвование библиотек в тюремных комнатах
• Раздача книг: родители выбирают совершенно новые книги для отправки домой в качестве подарков; дети выбирают новые книги в дни посещения
• Семинары по обучению грамоте для родителей, чтобы помочь им читать вместе с детьми
• Аудиозаписи того, как родители в заключении читают своим детям, чтобы они могли делиться историями издалека

CLiF предоставил программы обучения грамоте детей и родителей семинары в 17 учреждениях в Нью-Гэмпшире и Вермонте.

CLiF в настоящее время работает со следующими исправительными учреждениями в рамках многолетних партнерских отношений: региональное исправительное учреждение Читтенден, женская тюрьма в Саут-Берлингтоне, штат Вирджиния; Исправительное учреждение Мраморной долины в Ратленде, штат Вирджиния; Исправительное учреждение Северного Нью-Гэмпшира в Берлине, Нью-Гэмпшир, Государственная тюрьма для мужчин Нью-Гэмпшира и Государственная тюрьма для женщин Нью-Гэмпшира в Конкорде, Нью-Гэмпшир.

CLiF жертвует книги для использования в программах тюремных сборников рассказов.Эти программы дают заключенным возможность отправить свою детскую книгу — и запись о том, как они читают книгу — домой своим детям.

Исследования показывают, что участие в программах сборников рассказов помогает семьям оставаться вместе и увеличивает шансы того, что родитель останется дома после того, как он или она выйдет из тюрьмы.

массовых лишений свободы и будущее американского неравенства (исследования преступности и государственной политики): Уэйкфилд, Сара, Уайлдеман, Кристофер: 9780190624590: Amazon.com: Книги

Дети в тюрьме для взрослых

Первый закон Огайо, разрешающий передачу детей в суд для взрослых, вступил в силу 19 ноября 1969 года.В ноябре 2019 года исполняется 50 лет с момента помещения детей в тюрьмы и тюрьмы для взрослых. Но тюрьмы и тюрьмы для взрослых — не место подростку. В этих учреждениях часто нет соответствующих образовательных услуг, психиатрической помощи или программ реабилитации. А дети с большей вероятностью станут жертвами нападений, покушений на самоубийство и будут помещены в одиночные камеры (для их же защиты) в учреждениях для взрослых.

За последние пятнадцать лет Верховные суды США и Огайо приняли ряд решений, существенно ограничивающих, как и когда ребенок может быть приговорен к пожизненному тюремному заключению.Однако в Огайо число детей, отбывающих пожизненный срок без права досрочного освобождения, увеличилось с 2 в 2010 году до 12 в 2020 году.

Огайо — единственный штат в стране, где увеличилось количество несовершеннолетних, отбывающих пожизненное заключение без права досрочного освобождения (JLWOP). К 2020 году 27 штатов и Вашингтон, округ Колумбия, либо запретили, либо вообще не обслуживали JLWOP. В ходе трехмесячной проверки в 2019 году было подсчитано, что из всех лиц, подлежащих освобождению Советом по условно-досрочному освобождению штата Огайо, 16% -22% были моложе 18 лет на момент совершения преступления.

В декабре 2020 года законодательный орган штата Огайо принял SB 256, дающий право на условно-досрочное освобождение лицам, не достигшим 18-летнего возраста на момент совершения преступления (преступлений), за которое они были осуждены. Дополнительные ресурсы, объясняющие SB 256, приведены ниже.

Рабочая группа «Дети в тюрьмах для взрослых» в OPD считает, что ни один ребенок не должен быть помещен в тюрьму для взрослых, количество детей, передаваемых для судебного преследования взрослых, должно быть значительно ограничено, а законы о вынесении приговоров для детей должны соответствовать Верховному закону США и Огайо. Судебные решения.

На этой странице находится ряд ресурсов, которые помогут вам узнать больше об этой проблеме.

SB 256 — Дети, приговоренные как взрослые — Право на условно-досрочное освобождение

Блог «Дети служат жизни»

Новости и статьи о детях в тюрьмах для взрослых.

По мере того, как все больше матерей заполняют тюрьмы, а дети страдают от «неизлечимой раны»

Гейтсвилл, Техас — Каждый месяц Лила Эдвардс просыпается рано для двухчасовой поездки с группой девочек, которая заканчивается тем, что они идут гуськом через металл детектор.В пустом классе Лила с нетерпением и тревогой ждет сокамерника 01740964.

Когда во время недавнего визита вошла заключенная, женщина, отбывающая 40-летний срок за убийство, Лила упала на руки и не отпускала. чем минуту.

Эти ежемесячные посещения тюрьмы строгого режима — единственный раз, когда Лила, которой 10 лет и учится в пятом классе, прикасается к своей матери.

«Иногда я спрашиваю:« Мама, когда ты собираешься вернуться домой? »- сказала Лила. «Она говорит« скоро »и говорит мне, чтобы я больше молился об этом Богу.Я молюсь за маму каждую ночь ».

Малышка, когда ее мать была осуждена за убийство женщины, которая также встречалась с отцом Лилы, Лила станет взрослой, когда ее мать, Лена Акоста, получит право на условно-досрочное освобождение в 2030 году.

Г-жа Акоста говорит, что сожалеет об этом. ее собственные действия почти десять лет назад оставили ее дочь в таком положении сегодня. «Человек, которым я была, был ужасен», — сказала она, добавив, что ее вера помогла ей измениться.

Поскольку количество заключенных в Соединенных Штатах резко возросло с 1980 года, количество заключенных женщин выросло более чем на 750 процентов, в два раза больше, чем мужчин.Этот рост, по мнению криминологов, был вызван увеличением количества заключенных белых женщин в тюрьмы за имущественные преступления и преступления, связанные с наркотиками. По мере роста населения растет и число детей, которые растут в тюрьме с отцом или матерью.

Согласно отчету 2015 года, в котором были проанализированы федеральные данные, по меньшей мере 5 миллионов детей — или около 7 процентов американской молодежи — имели заключенных в тюрьму родителей, причем непропорционально сильно пострадали чернокожие, бедные и сельские несовершеннолетние.

Последствия тяжелые, от нестабильности в домах до длительного воздействия на благополучие.Исследования показывают, что дети во многих отношениях разделяют приговоры со своими родителями: они сталкиваются с повышенным риском психологических и поведенческих проблем, недостаточным сном и плохим питанием, а также с более высокими шансами сами попасть в систему уголовного правосудия.

Ущерб, наносимый детям, часто бывает гораздо более серьезным, когда заключенной является их мать. Более 60 процентов женщин, содержащихся в государственных тюрьмах, и почти 80 процентов женщин, находящихся в тюрьмах, имеют несовершеннолетних детей, и большинство из них является их основным попечителем.

«Иметь мать в тюрьме — это как первобытная рана», — сказала Бриттани Барнетт, основательница организации Girls Embracing Mothers, которая ежемесячно принимает Лилу в тюрьму. Программа, стартовавшая шесть лет назад, работала с 52 женщинами-заключенными, все, кроме двух, матерями-одиночками.

«Когда мама попадает в тюрьму, это действительно разрушает дом и семью», — сказала г-жа Барнетт, чья мать провела время в тюрьме.

Ни в одном штате не содержится больше женщин, чем в Техасе, где четыре из пяти женщин в тюрьмах штата — матери, согласно отчету Техасской коалиции уголовного правосудия за 2017 год.По данным организации, средний приговор составляет девять лет за осуждение за наркотики и более восьми лет за кражу, что составляет значительную часть жизни ребенка.

В ответ на растущее число заключенных матерей и на фоне растущего общественного давления по поводу серии смертей заключенных и скандалов, связанных с обращением с заключенными женщинами, законодатели Техаса в этом году приняли серию так называемых законов о достоинстве, чтобы лучше приспособить женщин-заключенных. .

Одна мера предписывает Министерству уголовного правосудия Техаса изучить влияние политики посещений на отношения между заключенными и их детьми.

Джереми Дезел, директор по связям с общественностью Департамента уголовного правосудия Техаса, сказал, что политика посещений тюремной системы позволяет маленьким детям находиться под стражей их родителями во время двухчасовых посещений, и эти правила были «предназначены для защиты всех причастных к этому».

«Первым и главным приоритетом всегда должна быть безопасность, — сказал он, добавив, — что в этой политике есть место для усмотрения».

В отделении есть программа, которая позволяет матерям поддерживать связь со своими новорожденными детьми в течение нескольких недель после их рождения.Дезел сказал, и департамент открыт для предложений, которые могут появиться в результате обязательного исследования.

Многие из этих женщин заперты в Гейтсвилле, сельском городе примерно в 40 милях к западу от Уэйко, где проживает почти 16 000 человек и пять из восьми женских тюрем и тюрем штата, находящихся в ведении Департамента уголовного правосудия Техаса.

Недавно утром ослы паслись в поле возле государственной тюрьмы Линды Вудман, когда 22 девушки вышли из автобуса «Девочки, обнимающие матерей». Большинство их матерей были перевезены из ближайшей тюрьмы.

Для участия в программе заключенные должны не иметь нарушений в течение как минимум шести месяцев. Помимо ежемесячных посещений, матерей консультируют о том, как сблизиться со своими дочерьми, в том числе о том, как открыто говорить о том, что привело к их тюремному заключению.

Во время этого недавнего визита женщины и их дочери ели кексы и слушали уроки о повышении самооценки.

Малишия Букер, отбывающая 20-летний срок за нападение на государственного служащего при отягчающих обстоятельствах и другие правонарушения, пыталась дать своей дочери Джессике совет по заполнению форм финансовой помощи колледжа.Но она мало что могла предложить, кроме поддержки.

«Я чувствую себя такой беспомощной, — сказала 46-летняя г-жа Букер, мать семерых детей, четверо из которых жили вместе в квартире за пределами Далласа.

19-летняя Джессика рассказала о последних конфликтах между братьями и сестрами дома и о платье цвета мерло, которое она носила на выпускном вечере старших классов.

«Мама упускает из виду все эти вехи», — со слезами на глазах сказала Джессика, когда ее 18-летняя сестра Джа’Бриа ссутулилась в кресле через стол и выглядела мрачно. «Мы больше не злимся на нее, просто грустим.

Последствия длительных тюремных сроков часто следуют за матерями еще долгое время после их освобождения, начиная с финансовых трудностей и заканчивая испорченными отношениями с детьми.

Карен Кейт, которая провела почти три года в тюрьмах Техаса после того, как она отстала от ежемесячных реституционных выплат в размере 1200 долларов по обвинению в хищении, с момента своего освобождения в 2015 году изо всех сил пыталась найти жилье, потому что, по ее словам, многие домовладельцы отказывают тем, у кого есть судимость.

Еще более болезненным, по ее словам, является то, что ее семья прервала все контакты.

«Я не видела троих детей и троих внуков за шесть лет», — сказала 62-летняя Кейт, которая сказала, что украла 143 000 долларов на оплату медицинского обслуживания своего сына, что позволило ей полностью покрыть медицинское страхование. «Они не хотят иметь со мной ничего общего».

Мэгги Луна, мать-одиночка, первый срок тюремного заключения которой начался в 2011 году после того, как она была признана виновной в выписке безнадежных чеков, потеряла опеку над своими тремя детьми. Судья Техаса лишил ее родительских прав в 2014 году после того, как она провалила тест на наркотики, сказала она.По ее словам, из-за невозможности предоставить адвоката для подачи апелляции решение суда погрузило ее в нисходящую спираль наркомании, которая привела к новому тюремному заключению.

Ее младшая дочь была приемной, ее 9-летний сын находится в психиатрической больнице, а ее старшая 13-летняя Далила живет с матерью г-жи Луны.

Далила была в детском саду, когда ее мать впервые вынесли приговор. Какое-то время она и ее братья и сестры жили с отцом Далилы, который иногда брал их навестить свою мать.

И мать, и дочь до сих пор помнят боль тех посещений.

«Охранники запретили трогать», — сказала Далила, которой в то время было 5 лет, и она была слишком стара, чтобы сидеть на коленях у матери. «Нам пришлось бы сидеть по разные стороны. Мне было действительно трудно понять ».

Самые жгучие моменты наступали в конце каждого посещения, когда охранники вывели г-жу Луну из комнаты, на глазах у ее обезумевших детей.

«Мой сын кричит, и я ничего не могу поделать», — вспоминает г-жа39-летняя Луна, которая уже два года находится вне тюрьмы.

По данным Департамента семьи и защиты Техаса, с 2016 года тюремное заключение родителей сыграло свою роль в том, что почти 20 000 детей ежегодно попадают в систему патронатных семей штата.

«Я не могу сказать вам, сколько раз я слышала гортанные крики женщин, получивших документы о лишении их родительских прав», — сказала Лорен Джонсон, координатор по работе с Американским союзом гражданских свобод Техаса, которая была заключена в тюрьму трижды. раз за преступления, связанные с наркоманией.«Потеря детей — это высшая цена, которую нужно заплатить».

Отсутствие берет свое.

Лиле Эдвардс было всего год, когда ее 19-летняя мать сжимала кухонный нож возле жилого комплекса своего парня, наблюдая, как он разговаривает с женщиной, которая боролась за его привязанность. Когда женщина подбежала к ней и развернулась, г-жа Акоста нанесла ей смертельный удар ножом, согласно протоколам суда.

«Эту ночь я никогда не забуду», — сказала мать г-жи Акоста, 51-летняя Хелен Гарсия, которая воспитывает Лилу и еще четырех внуков.

Лила, любимый предметом которой является математика, редко играет, но отсутствие матери сказалось. «У всех остальных в школе есть мама, — сказала г-жа Гарсия.

Лила рассказала только своей лучшей подруге о заключении своей матери, и она не рассказывала об этом до прошлого года.

Когда Лила присоединилась к Girls Embracing Mothers в 2017 году, она не видела свою мать три года. Она прибыла в тюрьму с заплетенными в косы волосами, но позже попросила бабушку оставить их естественными, чтобы мать могла их причесать.

С тех пор Лила не пропускает ни одного визита в месяц. Вместе они с мамой сделали подарки на память: наволочки, ловец снов, который теперь висит в спальне Лилы, и коробку с оригами, наполненную рукописными похвалами Лилы в адрес ее матери, которая стоит на полке в ее тюремной камере.

Для г-жи Акоста посещения, которые длятся четыре часа, — редкий шанс сблизиться с дочерью, которая растет без нее.

«Для меня большое облегчение узнать ее как личность», — сказала 29-летняя г-жа Акоста.«Я действительно могу поговорить с ней о девчачьих вещах, например, о том, как позаботиться о себе в молодости».

Но по мере того, как Лила становится старше, их разговоры все чаще касаются заключения г-жи Акосты в тюрьму. «Я сказала ей, что приняла плохое решение», — сказала она. «Лайла сейчас понимает. Ей стало грустно, но я не лгу ей.

В 14:00 визит закончился, и девочки, многие из которых со слезами на глазах, на прощание обняли маму.

«Я люблю тебя, детка», — прошептала мисс Акоста на ухо своей дочери, наслаждаясь их последними объятиями в течение месяца.

Дети заключенных родителей — Международная тюремная реформа

Дети, родители которых задержаны или заключены в тюрьму, представляют собой невидимую и очень уязвимую группу, чьи права и благополучие затрагиваются на каждой стадии уголовного преследования их родителей.

Права детей заключенных родителей остаются в значительной степени непризнанными в системах уголовного правосудия. Дети не справляются с проблемами, вызванными неадекватным социальным обеспечением, отсутствием ясности в законодательстве и политике в отношении того, как на них реагировать, а также недостаточной защитой детей, живущих в тюрьмах.

По оценкам, у миллионов детей во всем мире один из родителей находится в тюрьме: и примерно 19 000 детей живут в тюрьме со своими родителями, чаще всего с матерью, и во много раз больше детей живут отдельно.

Дети сталкиваются с множеством проблем, когда родитель или опекун нарушают закон.

• Им приходится мириться с распадом семьи, и, возможно, им придется поместить в альтернативную опеку, где они более уязвимы к насилию, жестокому обращению, пренебрежению и эксплуатации.
• Потеря основного лица, осуществляющего уход, может привести к финансовым затруднениям и затруднить доступ к услугам здравоохранения и образования.
• Они подвергаются дискриминации и стигматизации из-за того, что их родители являются подозреваемыми, обвиняемыми или осужденными.
• Они могут остаться с матерью / отцом в следственных изоляторах.

Последствия для детей, когда их приговаривают к смертной казни или казнят, конечно, даже более травматичны. В некоторых странах дети родителей, приговоренных к смертной казни или казненных, подвергаются стигматизации и бросаются более широкой семьей.

Правила ООН 2010 года об обращении с женщинами-заключенными и санкциях в отношении женщин-правонарушителей, не связанных с лишением свободы («Бангкокские правила»), обеспечивают некоторые гарантии для детей, содержащихся в тюрьме вместе со своими родителями. Правила гласят, что:

• Альтернативы содержанию под стражей, не связанные с лишением свободы, должны применяться везде, где это возможно, если лицо, которому грозит тюремное заключение, несет исключительную ответственность по уходу
• ребенка должны учитываться на всех этапах контакта родителей с системой уголовного правосудия
• решение о разлучении ребенка со своей матерью (или отцом) должно основываться на индивидуальных оценках и наилучших интересах ребенка
• ребенка, находящегося в тюрьме со своей матерью (или отцом), никогда не должны рассматриваться как заключенные, и их жизненный опыт должен быть максимально приближен к жизни ребенка за пределами
• матерям / отцам должно быть предоставлено как можно больше возможностей видеться с детьми, находящимися вместе с ними в тюрьме.

На региональном уровне Африканская хартия прав и благосостояния ребенка (статья 30), подкрепленная Замечанием общего порядка № 1, представляет собой образцовый инструмент, в котором прямо излагается ряд положений, касающихся детей заключенных родителей. Он также подчеркивает, что приговоры, не связанные с лишением свободы, всегда необходимо рассматривать в первую очередь и что следует создавать и поощрять альтернативы задержанию.

Что мы делаем

Мы содействуем внедрению существующих стандартов, защищающих права детей заключенных родителей, и выступаем за более надежные гарантии на международном, региональном и национальном уровнях.

• Мы повышаем осведомленность о правах детей заключенных родителей и проблемах, с которыми они сталкиваются на уровне ООН и на других международных и региональных форумах, в том числе во время пандемии COVID-19, вместе с партнерами.
• Мы выступаем за реализацию гарантий для детей, родители которых находятся в конфликте с законом, в соответствии с Бангкокскими правилами и Конвенцией о правах ребенка. В частности, мы выступаем за приоритет альтернативы, не связанной с опекой, для родителя, который является единственным или основным опекуном.
• Там, где дети содержатся вместе с матерью в тюрьме, мы поддерживаем создание специализированных учреждений для матери и ребенка.

  No related posts.