Суицид в подростковом возрасте – Подростковый суицид: понятие, причины, формы профилактики

самоубийство подростков — печальная статистика, причины и помощь

Глобальная проблема современной жизни – самоубийство подростков. Количество юношей и девушек, решивших добровольно уйти из жизни, растет с каждым годом.

Бездуховность, одиночество, психологическая неустойчивость к проблемам, страх перед будущим с одной стороны, и избыточные нагрузки при бешеном жизненном ритме, с другой приводят к желанию уйти из этого мира.  Возникает депрессия, которая может закончиться попыткой покончить жизнь самоубийством.

Страшное явление — подростковый суицид

Самый опасный возраст у подростков 15-17 лет. В это время они решают совершить акт самоубийства из-за личных неприятностей, конфликтов с родителями, проблемами в школе, неразделенной любви. Каждый по-своему воспринимает ситуации, сложившиеся в данный момент.

В этот период молодые люди слишком идеализируют события, ждут их благоприятного разрешения и трагически относятся к трудностям. Им кажется, что проблемы никогда не кончатся. Их охватывает тоска, беспомощность и безнадежность.

Самоубийство может быть спонтанным — под действием сильных переживаний и потрясений, когда подросток находится в состоянии аффекта. После того, как возбуждение стихает, проблемы решаются, неудачная попытка больше не повторяется.

Если проблемы накапливаются постепенно, у подростка начинают появляться мысли о совершении суицида. Он продумывает свои шаги, как уйти из жизни. Самое страшное, что спустя некоторое время, он обычно пытается повторить попытку, когда задуманное не удается с первого раза.

Некоторые подростки на самом деле не собираются уходить из жизни. Суицидальными попытками они просто хотят обратить на себя внимание или достичь какой-то цели. Такие демонстративные попытки часто заканчиваются трагически.

Важно!

2/3 всех самоубийств совершаются под действием алкоголя и наркотиков.

Статистика

Число совершенных среди молодежи самоубийств за последние десять лет выросло примерно в три раза. Одно из первых мест по этой страшной статистике занимает Россия.

Если в мире средний показатель 7 человек на 1000, то в России – 16-19. Причем трагических случаев среди юношей в гораздо больше, чем среди девушек. Однако попыток покончить с собой у девушек больше в четыре раза. По статистике только 8% молодых людей действительно имеют цель покончить с собой. Остальные, таким образом, стараются привлечь к себе внимание окружающих.

Как распознать угрозу

• разговоры о нежелании жить;
• прекращение общения с друзьями и родителями, замкнутость, угрюмость;
• потеря интереса к своим прежним увлечением, стремление к уединению, подросток раздает свои вещи, которые были очень ценными для него;
• безразличие ко всему, в том числе к своему внешнему виду, апатия;
• интерес к оккультизму, темам смерти;
• появление фобий и страхов;
• неожиданная склонность к анорексии;
• ношение одежды черных тонов, появление татуировок со смертельной символикой.

Определить расположенность к суициду невозможно. Но психологи выделяют группу риска для определенных ситуаций, в которую входят молодые люди:

• подверженные приступам депрессии;
• принимающие наркотики и злоупотребляющие алкоголем;
• уже однажды пытавшиеся совершить попытку суицида, или были свидетелями этого в семье;
• имеющие выдающиеся способности;
• с плохой успеваемостью в школе;
• беременные девушки;
• те, кто стал жертвой насилия.

Профилактика подросткового суицида

В современной жизни даже, казалось бы, в благополучной семье, ребенок часто остается наедине с самим собой. К сожалению, многие родители, уделяя внимание материальным благам, не обращают внимания на душевное состояние подростка.  Лишенный родительского внимания, он оказывается наедине с проблемами и переживаниями.

1.  Ребенка нужно любить и поддерживать всегда.
2.  Уметь выслушать и постараться понять, почему ему плохо.
3.  Очень внимательно относится к словам и поступкам.
4.  Рассказывать, как справляться с проблемами на собственном примере.
5.  Посоветовать прочитать книгу или посмотреть фильм, где рассказывается о героях, стремящихся к жизни и преодолевающих трудности.
6.  Обратиться к психологу.
7.  Найти для ребенка духовного наставника.

Не забывать:

то, что взрослому кажется незначительным, для подростка может быть катастрофой!

Метод активного слушания поможет избежать недопонимания.

Внимательно слушая, человек сосредоточивается на полное восприятие информации, поэтому собеседник говорит легко и открыто. Он понимает, что его проблемы действительно хотят выслушать и начинает подробно объяснять, что и почему чувствует.

При конфликтных ситуациях обе стороны, слушая друг друга эмпатически, вырабатывают решение проблемы. Не надо задавать вопросы или комментировать рассказ. Дать выговориться, помогая улыбкой, кивком, зрительным контактом.

Метод активного слушания позволяют установить доверие и создать взаимопонимание.

Контроль над активностью в соцсетях

Современная молодежь почти не имеет опыта живого общения. В виртуальном мире все проще, чем в действительности. Здесь не требуется прочувствовать собеседника, можно быстрее установить контакт и прекратить общение, если надоело.

Интересного и полезного в сети очень много, но существуют и сайты, опасные для подростков. Например, социальные сети, где подростки оставляют свои данные и предоставляют возможность для их обработки. Чтобы избежать трагедии ребенку следует обязательно объяснить, какую информацию о себе не следует размещать на своих страницах в интернет-сообществах.

Время от времени проверять компьютер и мобильный телефон без предупреждения, чтобы он не смог очистить историю браузера или удалить сообщение.

Кроме того, существует большое количество программ родительского контроля, установив которые на компьютер или телефон можно отслеживать поведение ребенка в сети.

Группы смерти

Возникшие в последние годы в интернете смертельные игры привели к росту суицидов среди подростков. Дети из любопытства регистрируются в так называемых «группах смерти» и начинают выполнять задания. Последнее, из которых подразумевает уход из жизни. Многие дети не решаются выйти из смертельного  квеста из-за угроз расправиться с родными.

Уже в самих названиях, на первый взгляд совсем безобидных, кроется подтекст. Например «Тихий дом». Вечная тишина и спокойствие – гроб. Или «Синий кит» — известно, что именно эти млекопитающие иногда выбрасываются на берег, как будто совершая самоубийство. Если подросток играет в подобные игры, родителям надо бить тревогу и срочно блокировать такие сайты.

Друзья

Подростковый возраст – время, когда мнение друзей для молодежи важнее, чем мнение родителей или учителей. При общении с ровесниками дети легче справляются с неудачами. Причем способ общения может быть любым: переписка в социальных сетях или разговор по телефону. Проблема состоит в том, какой круг друзей выбирает подросток.

Парни и девушки слишком свободно доверяют сокровенные тайны и обсуждают личные проблемы именно с друзьями. С ними они обязательно поделятся своими планами расстаться с жизнью. Если друг говорит, что хочет совершить суицид, нужно обязательно выяснить причину и помочь ему разобраться с проблемами, поговорить «по душам», поддержать. Обращаясь к друзьям, подросток ищет помощи и хочет, чтобы кто-то понял его и сказал, что не так все плохо, как ему кажется. Что все можно исправить в жизни, только саму жизнь вернуть нельзя.

nello.ru

Подростковый суицид. Три истории от тех, кто, к счастью, живет дальше

Если в нашей стране и занимаются темой суицида подростков, то фокусируются на профилактике, причинах и блокировках страниц в интернете. То, как живут выжившие суициденты, уже мало кого беспокоит. Жив — и молодец. Но оставлять человека один на один с этими мыслями, виной и болью — это вообще не выход. Вот вам важная тема для размышлений.

Каждый шестой человек на планете — подросток в возрасте от 10 до 19 лет. Это больше миллиарда людей. Каждый день умирает почти 3 000 из них, и больше половины этих смертей можно предотвратить, если работают социальная поддержка и необходимые службы здравоохранения.

По данным Всемирной организации здравоохранения, на третьем месте среди причин подростковой смертности в возрасте 15–19 лет в мире находится суицид. В следующей возрастной группе (от 19 до 29 лет) он стоит уже на втором месте. В Европе и Юго-Восточное Азии самоубийство — ведущая или вторая по значимости причина смерти подростков.

Известно, что на каждый свершившийся суицид приходится около 25 неуспешных попыток. О половине из них никто никогда не узнает.

Эксперты при этом считают, что самый сильный фактор риска среди людей с суицидальным настроением — это предшествующие незавершенные попытки. То есть вообще-то, лучше бы нам знать, если с нашими близкими что-то было или до сих пор не в порядке.

В России, как и во всем мире, количество зарегистрированных случаев подросткового суицида за последние годы увеличилось. В 2017 году было 11,5 случаев на 100 тысяч человек. Это 692 отчаявшихся ребенка, у которых получилось добровольно умереть.  

В 2018 году представитель Главного управления криминалистики СК России сообщил, что растет и количество предпринимаемых попыток. В 2014 году их было 1094, в 2016 — уже 1633. Только за первый квартал 2017 года зафиксировали рекордные 823.

Найти эти цифры в официальных источниках нам не удалось: отдельную статистику по подростковым суицидам в России не публикуют и, кажется, даже не ведут.

Подростки вообще одна из самых незаметных групп населения в РФ. Ни одна из реализуемых государством общественных или здравоохранительных программ не считает нужным учитывать их возрастные, когнитивные, эмоциональные и социальные потребности. Люди, проживающие самый сложный период в жизни, никому не интересны — они уже не «цветы жизни», над которыми положено трепетать, но еще и не взрослые.

Подростковое самоубийство — в первую очередь проблема общества, тесно связанная с социальной изоляцией. Люди просто не знают, чем можно помочь и как вообще об этом говорить. Любое упоминание неудобной и пугающей темы в медийном пространстве государство приравнивает к пропаганде суицидального поведения. А в качестве профилактики «эксперты» от психологии на полном серьезе предлагают «подвешивать людей с деструктивным поведением голыми на площади».

В результате общество забывает, что за любой, даже самой страшной статистикой стоят реальные люди. Люди, которым удалось не только выжить, но и научиться жить с этим тяжелым опытом дальше. Почти без посторонней помощи.

«Площадь Свободы» нашла тех, кто согласились рассказать о своих подростковых попытках суицида, и публикует несколько очень личных историй о том, с чем приходится сталкиваться им и их близким.

Карина, 29 лет

— Мне было около 16, когда я решила покончить с собой. Помню, что сделала несколько первых неглубоких порезов, и стало очень страшно. Страшно перешагнуть этот рубеж. Страшно, потому что неизвестно, что там дальше. Страшно, что сейчас придет мама и все это увидит. Зато в эмоциональном плане сразу стало легче.

Конечно, я думала о том, как отреагируют окружающие. О том, что я буду лежать посреди комнаты, вся такая бледная и красивая. И те, кто причинил мне душевные страдания, обязательно об этом пожалеют.

А потом я подумала о своих родных. Представила рядом с телом маму и бабушку. И если насчет мамы было ощущение, что она как-нибудь с этим справится, то про бабушку я была уверена — она не переживет.

Меня в принципе воспитывала как раз больше бабушка. Мама очень много работала, а бабушка провожала и встречала меня со школы, заплетала мне волосы, делала со мной уроки. Все летние каникулы я проводила с ней на даче.

Как только я об этом подумала, на меня свалилось невероятное чувство вины и стыда за то, что я такая эгоистка. Я как будто моментально протрезвела. Пошла в ванную, смыла всю кровь, заклеила пластырем. Боль, конечно, не прошла. Еще несколько часов подряд я проплакала.

Про тот случай никто из родных не узнал. Но то, что таким образом можно испытать облегчение и ослабить душевную боль, стало для меня открытием. В трудные моменты я делала порез за порезом, и мне становилось легче. Мне казалось, что это работало лучше любых антидепрессантов, которые я тогда тоже, кстати, пила. Правда, назначила я их себе сама. Это потом уже я узнала, что у некоторых из них есть побочный эффект — они усиливают суицидальные мысли. А тогда я была в полной уверенности, что помогаю себе. Умудрялась покупать их в аптеке без рецепта. Делала испуганное лицо и говорила: «Это не для меня, таблетки нужны для свекрови. Я совсем забыла про рецепт, но она меня просто сожрет, если я их ей не принесу!». Девочки-аптекарши входили в положение и продавали мне антидепрессанты.

Еще несколько лет этот механизм самоповреждения и способ успокоиться был частью меня. Даже потом, когда я пошла на психотерапию и мне удалось с этим справиться, в какие-то критические моменты меня тянуло к селфхарму. До сих пор по какой-то жуткой привычке у меня везде хранятся лезвия: в кошельке, в ванной, на полочке в прихожей. Меня успокаивает мысль, что в случае необходимости они рядом. Это превратилось в ритуал.

Я никогда не винила себя за случившееся, потому что понимала: тогда я просто не могла вести себя по-другому. Скорее, воспринимала это как вызов обществу. Я видела косые взгляды, замечала, как люди смотрят на мои руки. Если спрашивали, говорила, что меня поцарапал хорек или кошка.

Однажды шрамы заметила моя мама, но она просто не знала, как на это реагировать. Когда она первый раз спросила меня, что это, я просто пожала плечами и ушла в свою комнату. Через какое-то время она переспросила: «Чего ты дурью маешься?». Но я снова ушла от разговора. У меня не было с мамой близких отношений. Я понимала, что она переживает, но понятия не имеет, как на такие темы разговаривать и что с этим делать. И в психологов она не очень верит. В общем, мама — не тот человек, который мог бы отвести меня к специалисту.

Я всегда знала, что родители меня любят. Но мне долго казалось, что любят потому, что я хорошо себя веду. И не любят, когда веду себя плохо. Мне не хватало ощущения, что я в принципе для них молодец и умница.

Друзья тоже знали, но реагировали негативно, не понимали. Одна из близких подруг, когда заметила порезы, даже дала мне подзатыльник, хотя в наших отношениях такое не было принято. Но я на друзей не обижалась, понимала, что для них это уже за гранью. Было желание найти единомышленников — тех, кто поступает так же. Понять, что я не сумасшедшая, не одна такая. Узнать, что другим помогает и как я могу это перенять.

Сейчас я научилась чувствовать себя, улавливать скачки настроения и справляться с душевным кризисом. Очень мощный ресурс для меня — поддержка близких друзей, с которыми я могу поговорить о своем состоянии. И психолог, который тоже всегда готов меня выслушать. Плюс какие-то личные бытовые ритуалы. Например, умыться или постоять под душем и хорошенько поплакать.  

Чтобы понять, насколько типичны ситуации, которыми поделились герои, мы попросили практикующего психолога-суицидолога их прокомментировать.  

Зарина Нафиева:

— Страх неизвестности на пороге смерти присущ всем людям, но в этой истории бросается в глаза еще страх перед реакцией мамы. Это говорит об отсутствии доверительных отношений.

Мысли о том, что будет с самыми близкими и любимыми людьми, часто служат решающим барьером для осуществления суицидальных намерений. Собственные страдания порой меркнут на фоне возможных страшных переживаний близкого, который может не справиться с таким горем.

Из-за того, что многие произведения художественной литературы и кинематографа романтизировали самоубийства, людям стало казаться, что это красиво и эстетично. На самом деле выглядит все не так: людей, покончивших с собой, как правило, находят с жуткими травмами и не самыми приятными посмертными изменениями на теле.

Если говорить о селфхарме, то нанесение себе повреждений и сопутствующая этому физическая боль действительно может помочь на некоторое время приглушить боль душевную. Но это не выход. Этот способ очень опасен — можно, например, не рассчитать силу порезов и умереть. Безусловно, это просто способ ухода от ситуации, а не решение.

Всем родителям очень важно говорить детям, что они их любят несмотря ни на что, принимают такими, какие они есть. Важно не оставлять без внимания значимые для подростков вещи. Мы часто ругаем детей за проступки, но принимаем как должное все положительные моменты в их поведении. Именно из-за этого дети могут считать, что их любят только условно, когда они хорошо учатся и ведут себя, не мешают взрослым и не лезут со своими проблемами.

Я вообще уверена, что самый мощный инструмент профилактики подростковых суицидов — родительская любовь и привязанность. Когда родители тебя принимают и любят, ты сам учишься любить себя. Человек, который относится к себе хорошо, который считает, что он имеет право быть и ценен сам по себе, обычно не склонен к самоубийству.

Желание найти людей, которые смогут понять и разделить страдания, вполне типично и свойственно кризисному периоду в подростковом возрасте. Этим можно объяснить феномен популярности суицидальных групп в соцсетях — там дают иллюзию понимания и тотального принятия, сочувствуют и слушают.

Если в вашем окружении есть люди, которые говорят о самоубийстве, то нужно отнестись к их словам серьезно, выслушать и порекомендовать обратиться за помощью к профессиональному психологу. Не обижаться, не осуждать и не обесценивать страдания человека.

Настя, 35 лет

— Что было после? После было сильное чувство стыда. Начиная с реанимации, где я очнулась абсолютно голой и привязанной к кровати. Помню, что было неудобно и очень холодно. От персонала веяло презрением. Не жалостью, не сочувствием, а именно презрением. И осуждением. Поэтому на вопрос врача «Чего ты наглоталась?» я ответила, что понятия не имею, о чем он говорит.

На самом деле очень хотелось с кем-то поговорить о произошедшем, уложить внутри себя все тяжелые чувства вроде вины и ощущения безысходности. Но окружающие почему-то делали вид, что ничего не произошло. Я не знаю, какую официальную причину моей госпитализации родители озвучили родственникам, которые приезжали меня навещать, пока я была в больнице. Но ни один из них во время визитов не задавал мне вопросов и не пытался заговорить о чем-то серьезном. С одной стороны, я вроде этого и хотела. Сама же сначала ни в чем не призналась, а потом у меня просто не стали переспрашивать. Наверное, родителей устроила версия «случайного приступа неведомой болезни». Ведь, раз не суицид, то и не надо ничего с этим делать, как-то разруливать, что-то решать. С другой — я, конечно, была разочарована.

Мне и так, как типичному 12-летнему подростку, казалось, что меня никто не слышит и никому нет до меня дела. Наверное, в каком-то смысле это и был крик о помощи. Но не сработало.

Какое-то время меня тащило чувство вины. Я видела лица родителей в больнице, я знала, что здорово напугала их, и мне было за это стыдно. Еще я чувствовала себя неудачницей, которая даже убить себя толком не сумела. Нет, я была рада, что не умерла. Но моя самооценка после этого все равно почему-то уехала глубоко вниз. Когда чувство вины перестало работать, в ход пошел алкоголь, потом наркотики и всякие другие деструктивные штуки и отношения. Все это не решало проблему, но помогало ее не замечать. Жаль, что тогда у меня не было возможности с кем-то это проговорить и узнать, как по-другому справиться с собой и с ситуацией.

Через несколько лет я попыталась сделать это еще раз. Опять не смогла справиться с собственными чувствами и была готова на все, лишь бы это прекратить. Способ был уже другой, и тогда я в самом конце сильно испугалась. Наверное, сработал инстинкт самосохранения, потому что я сама попросила родителей вызвать скорую. Забавно, что именно эти люди и служба, которые по идее должны были мне помочь, снова заставили меня стыдиться и чувствовать себя виноватой.

Врачи скорой спросили у моих родителей, бывало ли что-то подобное раньше. И когда те ответили «да», я убедилась, что они и тогда, несмотря на мое отрицание, знали правду.

От госпитализации мы отказались, но хотя бы стало понятно, что само оно может и не пройти, и, наверное, мне нужна какая-то помощь.

Мама нашла хорошего психотерапевта, который прописал мне курс антидепрессантов и длительную терапию. Все это здорово помогло тогда выбраться из эмоциональной ямы и ответить самой себе на некоторые вопросы. В моем окружении говорить о суициде по-прежнему было не принято. И, хотя в этот раз я была старше и у меня хватило смелости рассказать о произошедшем некоторым друзьям, понимания и поддержки я все равно не получила. Кто-то резко осудил, кто-то обиделся на мой «эгоизм и безответственность», а кто-то просто не понял, промолчал и отстранился. В итоге психотерапевт был единственным человеком, с которым мне было не стыдно и не страшно говорить о себе и своих поступках.

Я до сих пор не особо распространяюсь на эту тему. Далеко не все люди, которых я считаю близкими, знают о том, что я дважды пыталась лишить себя жизни. Мне и сейчас стыдно и неловко открыто говорить об этом. Хотя моя история — практически идеальный пример того, что молчание не решает проблем.

Я ни в чем не виню своих родителей, никто из нас не был готов к этой ситуации, и я не знаю, как повела бы себя, оказавшись на их месте. Сейчас у меня самой есть ребенок. Ему еще далеко до подростка, но я хочу верить, что, если однажды он окажется в подобной ситуации, я найду в себе силы побороть свой страх и дать необходимую ему помощь и поддержку.

Зарина Нафиева:

— К сожалению, стигматизация суицидентов — почти неизбежная проблема, с которой сталкиваются люди, совершившие попытку уйти из жизни. Навешивание ярлыков, неодобрительные взгляды, осуждение и обсуждение за спиной часто исходят даже от людей, которые должны соблюдать нормы профессиональной этики. Конечно, это лишь усугубляет состояние человека и наносит новые раны.

Настя права в том, что попытка суицида, даже демонстративная, — это крик о помощи. Говоря о своих замыслах и рассказывая о предыдущих попытках, люди пытаются понять, что они могли бы сделать по-другому, как они могли бы справиться. Еще они часто надеются на поддержку и на то, что кто-то придет на помощь и сможет их отговорить.

Алкоголь, наркотики, нездоровые отношения — далеко не полный список того, что помогает людям в кризисе убежать от себя самого и окружающих проблем, отвлечься от боли и заглушить страдания. То, что это не только не помогает, но и разрушает личность еще сильнее, в такие моменты мало кому очевидно.

Если рядом нет совсем никого, с кем можно поделиться, а попасть к психологу на очный прием нет возможности, то один из вариантов получить поддержку — это позвонить по телефону доверия. Как правило, такие службы есть в каждом крупном городе, они анонимны, бесплатны и работают в круглосуточном режиме.

В идеальном мире окружение должно дать человеку, пережившему суицидальную попытку, понять и почувствовать, что его вины в случившемся нет. Люди не виноваты, что не всегда могут справиться с трудными жизненными ситуациями — мы не роботы, мы очень разные и бываем очень ранимыми. У всех разные характеры и адаптивные возможности. Несмотря на то, что сейчас идет активная пропаганда успешности и легкости, мы не обязаны быть безупречными. Каждому может быть плохо, грустно и даже невыносимо. Любой из нас имеет право на эти чувства и не должен за них винить себя.

Тема смерти и тем более — суицида до сих пор сильно табуирована в нашем обществе, поэтому немногие находят в себе силы делиться опытом. Люди обычно не готовы обсуждать то, что им непонятно и страшно, и стараются жить по принципу «если об этом не говорить, то этого как будто и нет». Хотя даже не разговор, а просто возможность быть услышанным может очень помочь человеку, находящемуся на грани самоубийства.

Надежда (мама Насти), 59 лет

— После первого случая прошло уже больше 20 лет, поэтому воспоминания уже не такие четкие. Я тогда была сильно моложе и ко многому по-другому относилась. Помню, что основными чувствами на тот момент были страх, злость и гнев.

В первую очередь, животный страх за ребенка. Потом злость на себя: «Как это все могло случиться? Как я могла это проглядеть?». А потом волной пошел гнев, направленный на дочь. Я спрашивала себя: «Почему? Что случилось? Как она могла? Чего ей не хватало?».

Это сейчас я уже понимаю, что из всех этих трех эмоций только самая первая, интуитивная, была направлена на нее. А потом, когда пришло осознание социальных последствий, я думала уже не о ней. Я думала о себе. И это странно, что на смену страху пришли именно такие эмоции. Не сострадание, не попытка разобраться, а именно гнев.

Не помню, чтобы мы тогда с кем-нибудь это обсуждали. Мы намеренно молчали в попытке сделать вид, что ничего не было. Было страшно, что все это расползется, что все будут это обсуждать, об этом говорить. У нас было много друзей и большая семья, с которой мы вместе встречали праздники и часто общались, но мне не хотелось ни с кем об этом разговаривать. Ко всей этой истории наравне со злостью стал примешиваться стыд. За то, что все это случилось именно у нас.

Если бы я была уверена, что получу поддержку, а не осуждение, я бы, конечно, не выбрала переживать это в одиночку. Но у нас даже с мужем не получалось нормально об этом поговорить, мы сразу начинали обвинять в произошедшем друг друга. Наверное, если бы мы хотя бы проговорили это с дочерью, откровенно, конкретно и, может быть, не один раз, это как-то улеглось бы в моей голове и побудило меня по-другому действовать. По-другому себя вести именно с родительской позиции. Но я постаралась забыть.

И сейчас, когда я это анализирую, я понимаю, что я сделала это не для нее. Не для того, чтобы лишний раз ее не травмировать. Я делала это из-за страха за себя. Не хотела вскрывать такую болезненную для меня тему.

Время показало, что стратегия не сработала. Иначе не было бы второго раза. Вообще не было бы многих вещей, которые произошли потом. Но то, что это не работает, я поняла уже гораздо позже. Намного позже, чем надо было.

И если злость и гнев со временем ушли, то страх остался. Вот она сейчас взрослая, а я по-прежнему за нее боюсь. Боюсь, что могут опять случиться ситуации, в которых она с собой не справится и на волне эмоций снова совершит попытку. Этот страх постоянно проигрывается в моей голове, живет вместе со мной, и это, конечно, очень тяжело.

Зарина Нафиева:

— Именно те чувства, о которых говорит Надежда, обычно и испытывают родители, когда узнают о суицидальных попытках своих детей. Страх — потому что понимают, что действительно могли потерять своего ребенка. Гнев — потому что произошедшее кажется проявлением черной неблагодарности с его стороны.

Говорить о попытке суицида близкого человека бывает очень страшно. Страшно, что в этом есть и твоя вина, что это ты недосмотрел. Страшно, что на семью навесят ярлыки, будут осуждать и перестанут общаться. Страшно почувствовать себя плохим родителем.

Поэтому желание забыть и не вспоминать — попытка нашей психики защитить себя от негативных переживаний. Но для ребенка очень важно иметь рядом чуткого и понимающего взрослого, к которому не страшно обратиться с любой проблемой. Который всегда готов выслушать и помочь. Это основа доверительных и безопасных отношений, которые, повторюсь, служат главным инструментом профилактики суицидального риска.

А вообще я очень люблю поговорку про «лучше поздно, чем никогда». Никогда не поздно сказать своему ребенку, что вы готовы быть с ним в любой ситуации, готовы поддержать, когда плохо, когда не идут дела и все отвернулись, когда непонятно, в чем смысл жизни. Признать, что вы, возможно, были не правы когда-то, но готовы в любой момент попробовать это исправить.

Ассель, 20 лет

— Перед нашей встречей меня спрашивали: «Зачем ты будешь об этом рассказывать? Тебе хочется об этом говорить?». Но я думаю, что если это может помочь людям, которые не могут поговорить со своими близкими, если они смогут прочитать какие-то «лайфхаки», как с этим жить, то это круто.

Мне кажется, люди боятся говорить на эту тему по многим причинам. Например, в 14 лет у меня были очень серьезные проблемы с родственниками, и я убежала из дома. Сидела на крыше и думала: «Зачем? Я не хочу жить вот так, и выхода нет». Это были первые задатки моего суицидального поведения. Потом приехала к сестре среди ночи и рассказала ей о своих мыслях. Она сказала: «Только никому об этом не говори. Тебя упекут в психушку, и ты потом никогда уже не будешь жить нормальной жизнью. Тебя не возьмут в институт, ты не сможешь водить машину, тебя не возьмут на работу». С этого момента я сидела и молчала. И потом несколько лет я ни с кем об этом не разговаривала, никто не знал об этих проблемах в моей голове. Но даже те, кто знал, не говорили со мной об этом — ни сестра, ни брат. Единственный раз брат сказал мне, что у него тоже бывали такие мысли. И добавил: «Ну, надо быть сильными. Все, давай. Вот тебе конфетка, пока».

За четыре года у меня было три попытки покончить с собой. Все они были тщательно спланированы. Сначала приходит мысль, потом начинаешь просто сидеть и «замалчиваться». Продумывать все: где ты это сделаешь, как, что напишешь в записке. Я даже писала черновики прощальных записок. Писала, что хотела бы сказать своим близким. Начинала распределять вещи — что кому достанется. Но когда доходило до дела, инстинкт самосохранения начинал кричать внутри меня. Он просто не дает тебе это сделать. И ты сидишь, плачешь и уже ничего не можешь.

Я не обращалась к врачу, потому что было страшно. Я и так знала, что у меня никого нет на тот момент. Очень боялась, что если лягу в больницу, действительно останусь одна. Тем более, про эти больницы такие страсти рассказывают.

Я звонила по телефону доверия. Но они там ничего не говорят. «Успокойся, сядь, попей водички». И все. Когда им звонишь, уже сам знаешь, что им неинтересно тебя слушать, они просто делают свою работу. Они пришли, смену приняли и отвечают на звонки.

Друзьям не говорила, потому что никого не хотелось этим обременять. Не хотела быть кому-то обузой. Ну и, конечно, боялась осуждения. Что не поймут, будут тыкать пальцем и считать сумасшедшей. Я и сейчас почти ни с кем это не обсуждаю, но нашла в себе силы рассказать самым близким. Я вообще начала очень тщательно отбирать друзей и знакомых, потому что это важно. Нужно общаться с людьми, которым ты можешь доверять.

Практически первое, что я сделала в рамках самопомощи — завела домашнее животное. То есть нет, сначала я завела кактус, а потом уже кошку. Это огромная ответственность, и она очень хорошо меня удерживает. Я не готова сейчас заводить семью и детей, но читала статистику, которая говорит о том, что многих женщин от самоубийства удерживает ребенок. Они просто боятся умереть и оставить его.

Антисуицидальную форму личности в себе надо вырабатывать. Поскольку с 14 лет я жила самостоятельной жизнью, мне пришлось самой о себе заботиться. Я знала, что нужно платить за коммунальные услуги, покупать еду, работать. И больше нет никакой жизни. Начала себя максимально занимать делами: училась, стала много читать.

Не знаю, насколько сильно это мне помогло, но я пила. В 14 лет я начала пить и курить, чтобы как можно меньше приходить в сознание. Я не хотела совсем об этом думать, я не хотела знать, что именно происходит в моей голове. Было страшно. Только в последние два года я поняла, что нужно наоборот дружить со своей головой, обязательно говорить со своим внутренним «я». Нужно давать себе хотя бы час времени, чтобы твое внутреннее состояние вышло наружу.

Просто садишься спокойно, например, перед сном и с собой разговариваешь. Задаешь себе вопросы и честно на них отвечаешь. И сейчас мне нравится жить в трезвости. Я не помню точно, в какой момент это пришло ко мне, но я начала расставлять все по полочкам в голове. Начала принимать себя вместе со всем, что находится внутри меня, в моем сознании. Это был самый важный момент.

Очень сильно помогает распорядок дня. Нужно просыпаться, завтракать (это важно, потому что на голодный желудок в голову порой приходят очень плохие мысли). Нужно разговаривать. Звонить, писать сообщения, чатиться, отправлять всем «доброе утро». Потому что если ты сам себе не задашь день, никто его тебе не задаст.

Нужно учиться, записываться на какие-нибудь курсы. Много гулять. Мне очень помогает гулять. И душ! Там можно физически смывать с себя все эти мысли. Вообще, по-разному можно «очищаться». Можно выбрасывать вещи, отдавать в какие-то приюты, церковь, тем, кому нужнее. Запускать такой цикл обновления. Менять стиль, гардероб, придумывать себя заново. Вить уютное гнездо. Чтобы дома было чисто и вкусно пахло. Можно благовония жечь. Перестановку делать, вносить разнообразие. Распечатывать фотографии и вешать на стену. Чтобы потом подходить, смотреть на них и вспоминать «О, это был классный день!». Чтобы не забывать, что в жизни бывают не только хмурые моменты. Есть и много хорошего.

Еще помогает музыка. Только нельзя слушать грустную и депрессивную, надо просто удалить ее из плей-листа. Я не говорю о том, что грустить вообще никогда нельзя, но есть моменты, которые просто не нужно усугублять. А музыка очень накручивает любые эмоции. Лучше задавать себе позитивный настрой. Если есть возможность, побольше путешествовать. Вообще позволять себе всякие приятности: ходить на концерты, в кино, немного себя побаловать.

На этом этапе своей жизни я себя чувствую максимально комфортно и думаю, что в каком-то смысле застрахована от новых попыток. Я научилась бороться с этими мыслями. Сейчас мне не страшно спать.

Ну и сейчас я могу обратиться за помощью в моменте. Позвонить, если по-настоящему чувствую, что не справляюсь. Хоть ночью, хоть в четыре утра.

Последний год мне очень помогает мой троюродный брат, с ним я могу поговорить, не стесняясь. И когда у меня бывают припадки (так Ассель называет панические атаки, пришедшие на смену суицидальному поведению), я всегда ему звоню. Он знает, что делать в этот момент: он просто отвлекает меня разговором, дышит вместе со мной. Иметь в такие моменты близких людей рядом — очень важно. Если бы я могла еще после первой попытки с кем-то поговорить, наверное, это бы помогло. Но для того, чтобы заговорить об этом, нужен сильный стержень внутри.

Зарина Нафиева:

— По поводу популярного совета про «надо быть сильными» очень хочется спросить: а много ли людей знают, как?

Очень часто люди боятся именно принудительного лечения и постановки на учет, но ведь эти проблемы решаемы. Разве нужны человеку, который покончил с собой, водительские права? Нет. А тому, кто уже пытался это сделать или задумывается об этом, тоже нужны в первую очередь не права, а поддержка и сочувствие. Важно стараться жить не в предполагаемом будущем, а в моменте — здесь и сейчас. И если здесь и сейчас близкому человеку плохо — постарайтесь, пожалуйста, не сделать ему еще хуже сухими советами и формальными наставлениями. Постарайтесь хотя бы выслушать.

Все, о чем говорит Ассель, когда рассказывает о тщательной подготовке, называется суицидальными намерениями. Поэтому близким не стоит игнорировать необычное поведение человека: возможно, это и есть подготовка к суициду. На этом этапе очень важно принять меры предосторожности и обратиться к специалисту.

Распространенное мнение о том, что тот, кто говорит о самоубийстве, никогда его не совершит, ошибочно. Многие суициденты прямо или завуалированно подают сигналы в надежде быть услышанным и получить поддержку.

Очень жаль, что со службой телефонной психологической помощи опыт у Ассель получился негативный. Влияние человеческого фактора исключить на 100% невозможно. Но чаще всего на телефоне доверия работают компетентные специалисты, любящие свою работу и желающие оказать помощь людям.

Ответственность за чужую жизнь и намерение жить «ради детей» — очень спорная мотивация. Жить нужно ради себя. Жить и понимать, что ты и твоя жизнь и есть самые большие ценности на свете. Только тогда вы как родитель будете транслировать это и ребенку, ведь дети очень чувствительны к настроениям и самочувствию взрослых. Осознать свою значимость и ценность может помочь специалист, главное — не бояться обратиться за помощью.

Ассель дала отличные практические рекомендации. Режим дня, соблюдение личных ритуалов, новые увлечения, благотворительность и создание приятной атмосферы вокруг себя действительно могут помочь отвлечься, перезагрузиться и создать стабильную обстановку, в которой вы будете чувствовать себя комфортно и безопасно.

Где искать помощи

Часто бывает, что дети, которые нуждаются в помощи, не могут ее получить, потому что просто не знают, куда обратиться.

Например, о существовании казанского городского социально-психологического центра «Ресурс» клиенты обычно узнают друг от друга по принципу сарафанного радио. Или из социальных сетей, где психологи центра стараются проявлять профессиональную активность. Например, Ассель узнала о том, что в Казани есть люди, которые специализируются именно на таких случаях, только от нас.

Помощь «Ресурса» бесплатна. Отдельной статьи расходов на рекламу и продвижение центра в бюджете не предусмотрено. Из-за этого многие из тех, кто нуждается в психологической поддержке, о нем никогда не слышали.

Сейчас в центре шесть специалистов. Чаще всего они работают с педагогами, родителями и учениками городских школ. В списке услуг — тренинги, консультации, профориентация и психологическое сопровождение. Одно из важных и востребованных направлений — подростковые суициды.

Наш эксперт Зарина специализируется на суицидологии. Детей к ней на прием обычно приводят родители, которые хотят, чтобы психолог их «починил». Одной из устойчивых и особенно грустных тенденций Зарина считает нежелание взрослых участвовать в терапии и реабилитационном процессе. При этом чаще всего именно родители бывают недовольны результатом работы психолога. Возмущаются, например, когда у ребенка появляются границы — и он резко перестает быть удобным. Но работа в центре всегда ведется в интересах ребенка, независимо от родительских требований и настроений.

Самостоятельно обратиться сюда за помощью и рассчитывать на полную конфиденциальность можно с 15 лет. В остальных случаях психолог обязан сообщить родителю о факте визита, но не о его цели. Врачебная тайна будет распространяться на все разговоры со специалистом.

Зарина говорит, что дети часто сами не знают, с какой целью приходят к психологу. В таких ситуациях конкретный запрос ребенок формирует уже в процессе терапии вместе со специалистом.

«Многие дети просто нуждаются в безопасном месте, где их не оценивают, ничего от них не требуют и всегда готовы выслушать», — говорит она.

Проблема недостаточной осведомленности и стигматизации есть не только в России. В 2014 году ВОЗ назвал суициды приоритетом мирового общественного здравоохранения. Сейчас лишь несколько стран включили предотвращение самоубийств в число государственных приоритетов. И только 38 стран сообщили о наличии национальной стратегии по предотвращению суицидов.

Единый общероссийский номер телефона доверия для детей и подростков: 8-800-2000-122. Это бесплатно и анонимно.

svobody.pl

Подростковый суицид: как распознать опасность

По общему числу самоубийств Россия находится на четвертом месте в мире — после Индии, Китая и США. Хотя количество самоубийств в России снижается, суицид по-прежнему является одной из основных причин смерти молодых людей. Психолог Сергей Соколов объясняет, как предупредить несчастье.

«Прежде всего, надо четко отличать, что движет подростком, который пытается наложить на себя руки.

Его поведение может быть демонстративным. Подросток стремится обратить внимание на себя и свои проблемы, показать, что ему трудно. Проявления могут разными — от мелких порезов кистей рук до отравления неядовитыми лекарствами и изображения повешения. Обычно это делается не для того, чтобы причинить себе реальный вред или лишить себя жизни, а с целью напугать окружающих, заставить их задуматься, «осознать» свое несправедливое отношение к нему.

Другой вариант — аффективное поведение. Подросток действует импульсивно, без четкого плана. Сильные негативные эмоции — обида, гнев — мешают ему адекватно воспринимать ситуацию. Чаще всего прибегают к попыткам повешения, отравлению токсичными и сильнодействующими препаратами.

Истинное суицидальное поведение — самое опасное. Именно оно чаще всего приводит к смерти. Подросток готовится к совершению самоубийства, продумывает план действий. В таких случаях подростки часто оставляют записки, адресованные родственникам и друзьям, в которых они прощаются со всеми и объясняют причины своего решения. При истинном суицидальном поведении чаще прибегают к повешению или к спрыгиванию с высоты.

Как понять, когда подросток настроен серьезно? 

Очень редко бывает так, что о готовящемся самоубийстве не знает никто из окружения подростка — ни друзья, ни члены семьи. Он может заявлять об этом как открытым текстом, так и намёками, предупреждая, что устал от этой жизни и думает только о смерти. Здесь очень важно услышать и понять, насколько серьёзны его намерения. В любом случае, если подросток заговорил с вами о совершении суицида, к его словам нужно относиться предельно серьезно. Важно понимать, что таким образом он просит о помощи.

Аффективный суицид предотвратить очень сложно, для этого надо находиться рядом. Но если решение об уходе из жизни продумывается и планируется, у близких больше шансов заметить проблему и принять меры. Этому шагу, как правило, предшествует более или менее продолжительный период переживаний, борьбы мотивов и поиска выхода из создавшейся ситуации.

Практически всегда суицид — следствие не одной проблемы, а нескольких. Как правило, многочисленных.

Есть мнение, что подросток, который единожды пытался покончить с собой, сделает еще попытку, и так до тех пор, пока его намерения не увенчаются успехом. На самом деле это не так. Если подростку не удалось покончить с собой с первого раза, следующих попыток, как правило, не будет.

Что может стать сигналом тревоги? 

У него затяжная депрессия. Речь идет о патологическом снижении настроения. Если подросток часто выглядит подавленным, раздражительным, уходит от общения, узнайте, что его беспокоит.

Он ведет себя демонстративно. Обращайте внимание на любое несвойственное для подростка проявление эмоций (а также внешний вид). Возможно, своим поведением он пытается привлечь ваше внимание, что-то донести.

В его творчестве появляются депрессивные нотки. Если в рисунках или музыке подростка преобладают мотивы, связанные со смертью и суицидом, это может стать для вас сигналом.

Он изменил образ жизни, интересы, имидж. Чем живет ваш ребёнок в настоящее время? Что может его беспокоить, на ваш взгляд, прямо сейчас? Поговорите с ним об этом. Продемонстрируйте свою заботу и небезразличное отношение.

Он не может разобраться в своих переживаниях. Подростки на грани суицида могут испытывать безнадежность. В то же самое время они надеются на благоприятное решение своей проблемы. Помните: часто желания за и против суицида настолько уравновешенны, что если близкие вовремя угадывают намерения подростка и проявляют внимание и заботу, весы чаще всего склоняются в сторону жизни.

Почему мой ребенок ничем не интересуется?

Чаще беседуйте с подростком о благоприятных перспективах его становления и развития как личности. Приводите положительные примеры из своей жизни, из жизни знакомых.

Если подросток не идет на контакт, следует обязательно обратиться за помощью к психологу, психотерапевту.

Всегда помните: оценить глубину эмоционального переживания смогут, прежде всего, родные люди, или друзья. Поэтому надо быть очень внимательными по отношению к своим близким подросткового возраста. Тогда вы сможете предупредить беду».

Сергей Соколов — детский и семейный психолог, член Федерации психологов образования России.

Читайте также

www.psychologies.ru

Самоубийство в подростковом возрасте. Интервью с психологом

Согласно данным ВОЗ, ежегодно в нашей стране заканчивают жизнь самоубийством 200 детей и полторы тысячи подростков, причем, эти цифры растут год от года. Общероссийский детский телефон доверия 8-800-2000-122 в 2015 году принял 8754 обращения, в которых были зафиксированы либо суицидальные мысли и намерения, либо тревога близких за подростка, готового совершить этот роковой шаг.

«Я-родитель» встретился с психологом Еленой Шалашугиной, чтобы понять, что же толкает ребенка на этот отчаянный шаг, как зарождается в голове маленького человека идея уйти из жизни и как вести себя родителям, если они заметили у своего ребенка тревожные симптомы?

Елена, можно ли выделить возраст подростка, с которого проблема суицида становится актуальной?

Для начала предлагаю определиться с терминологией и оставить обсуждение суицидов, являющихся следствием психического заболевания, врачам-психиатрам. В нашем случае разговор пойдет об аутоагрессивной реакции протеста. Для подобного типа реакции считается характерным возникновение по механизму «короткого замыкания». В случае психогенных развитий им непосредственно предшествует очередной конфликт, действующий по типу «последней капли».

С какого возраста возникают подобные реакции, которые могут привести подростка к плачевному исходу?

Сейчас проблема детского суицида актуализируется примерно с девяти лет. Удивительно, но 30-40 лет назад этого не было. Причем, количество суицидов среди детей 5-14 лет возросло в 30 раз. Завершенных самоубийств среди старших подростков у нас в 3 раза больше, чем в Варшаве и Праге, в 4 раза больше, чем в Париже, Лондоне или Нью-Йорке.

С чем это может быть связано?

Основные причины — конфликты с родителями, травля в школе (моббинг, буллинг) и проблема взаимоотношения полов (от первой неразделенной влюбленности до первого сексуального опыта). Раньше их не было.

Также очень важно отметить, что все эти факторы (в особенности, последний), становятся еще более угрожающими на фоне подростковой акселерации (ускоренного полового развития).

Каким образом акселерация может повлиять на склонность к суициду в подростковый период?

За последние 50 лет произошел очень резкий скачок в физическом развитии подростков. Если взять мальчика 12,5 лет в 60е годы, то количество тестостерона в крови составляло 18 нмоль/л и размер стопы в среднем был 41й. А сейчас количество тестостерона увеличилось и составляет 23 нмоль/л, а средний размер стопы стал 43й. При этом интеллектуальные сферы акселерация совершенно не затронула. Участки коры головного мозга, отвечающие за оценку риска, контроль над импульсами, ответственность и принятие решений, зреют, как и прежде, только к 24-25 годам. В результате получается, что у мальчика 13-15ти лет тестостерона в крови оказывается больше, чем у зрелого мужчины, а способность справляться с агрессивными (в том числе с аутоагрессивными) импульсами крайне низка, особенно при неблагоприятных внешних условиях.

Вряд ли можно понять причины столь стремительной акселерации и ее последствия, но какие-то проблемы можно устранять самостоятельно, в кругу семьи. К примеру, почему конфликт с родителями стоит на первом месте среди проблем, приводящих к суициду?

По данным многочисленных исследований, как отечественных, так и зарубежных авторов, риск подросткового суицида очень велик в семьях с нарушенной коммуникацией:

• где члены семьи слушают друг друга, но не слышат,
• где преобладают перфекционистские родительские установки (либо идеально, либо никак),
• где ребенка отвергают эмоционально (накормлен, одет, обут, и ладно, а что там у него на душе — неважно),
• где авторитет одного из родителей тотально подавляет волю как другого родителя, так и ребенка.

В таких семьях подростку для выражения несогласия и утверждения собственного мнения часто остается лишь одно средство – самоубийство.

Кроме того, говоря о подростковых суицидах, нельзя пройти мимо такого факта, как антиципационная несостоятельность подавляющего большинства 13-16 летних. То есть отсутствие предвосхищать последствия собственных действий. Согласно проведенным исследованиям, меньше 20 процентов подростков всерьез осознают, что последует, если, к примеру, спрыгнуть с девятого этажа. Интеллектуально «смерть для других» они признают, а вот для себя на эмоциональном уровне фактически отрицают. Немаловажную роль играет и увлеченность компьютерными играми – подростки привыкают, что смерти нет, главное вовремя «сохраниться» и можно начать игру заново. К сожалению, в реальности это не так.

Одной из проблем, с которыми обращаются подростки и которая также может привести к печальному финалу, вы отметили травлю в школе.

Да, это действительно так. В школе подростки сталкиваются с моббингом (агрессивным поведением со стороны учителей) и буллингом (агрессия среди подростков). Отношения с учителями – это отдельная тема для разговора, все-таки это более редкий случай, а вот проблема буллинга является острой и актуальной для системы образования.

Как зарождается агрессия в ребенке?

Чаще всего это результат нарушения привязанности, «выросшее» из-за эмоционального отвержения ребенка в семье, в которой родители, кроме всего прочего, не гнушались и физическим наказанием. Ребенок, выросший в такой среде, усвоит лишь одну мысль: главное в этом мире – сила. Такому подростку не нужно, чтобы его любили – ему нужно, чтобы его боялись. Таким образом, любое проявление агрессии свидетельствует о проблемах с самооценкой и ценностными ориентациями – именно на это, по моему мнению, следует обратить пристальное внимание при создании профилактических программ по борьбе с буллингом.

Что делать жертве булера и родителям, чтобы справиться с проблемой травли?

Очень важно, чтобы ребенок умел обращаться за помощью, был компетентен в сфере коммуникации, владел навыками разрешения конфликтов. Обучиться навыкам социальной компетенции можно на специальных психологических тренингах для подростков, однако родители вполне могут создать благоприятные условия для социального развития своего ребенка самостоятельно: чаще советуясь с подростком, не нарушая его личностных границ излишним контролем (ключевое слово – излишним), всячески давая ему понять, что он является полноправным членом своей семьи. Разумеется, без должной реакции со стороны школьной администрации и учителей проблему школьной травли решить не получится, и все же социально «продвинутый» подросток обладает большими шансами справиться с буллингом, чем тот, кто просто решит игнорировать или каким-то образом избегать агрессора.

А если говорить о взаимоотношении полов?

Здесь важно остановиться на моменте первой влюбленности. Если у дочери появляется мальчик, а у сына девочка, которая вас не устраивает по различным причинам и больше всего родителю бы хотелось прекратить это общение, то надо понять следующее. Подростка нельзя ругать, осуждать или критиковать его выбор. Надо просто переждать. Для подростка важно, когда поддерживаются его интересы и увлечения. В противном случае может сработать синдром «Ромео и Джульетты». Когда родители против, а они друг без друга не могут и прыгают вместе с крыши. Также надо поддержать подростка, столкнувшегося с неразделенной, безответной любовью – ни в коем случае не смеяться над этой «ерундой» и не говорить банальностей. Надо дать почувствовать ребенку, что вы переживаете за него и понимаете, как ему больно в этот момент.

Но вы упомянули и проблемы сексуального характера…

Проблемы сексуального характера – распространенный мотив для совершения самоубийств среди подростков. Неудачный сексуальный дебют у 15-16 летнего юноши, даже если ему не было сделано никаких замечаний по этому поводу, слишком часто приводит к суицидальной попытке: он не состоялся как мужчина. Это происходит из-за того, что подросток не обладает необходимой информацией как о собственной физиологии, так и о психофизиологических нюансах полового акта, да и просто еще не созрел для взрослых отношений. В нашей стране вопрос полового воспитания является по-прежнему остро дискуссионным. Чаще всего тема секса и сексуальности не обсуждается не только родителями с подросшими детьми, но и между собой. Подобная табуированность отправляет подростка «бороздить» широкие просторы интернета и к сверстникам. К сожалению (или к счастью), что в первом, что во втором случае, достоверность полученной информации оказывается крайне низкой.

Как же вести себя родителям?

Если нет возможности самостоятельно «разложить по полочкам» интимный процесс с точки зрения физиологии, то необходимо обратиться к школе. Мне очень нравится, когда родительский комитет – это не только инициатива собрать деньги к 23 февраля и на 8 марта. Это когда родители организуют дополнительные классные часы. К примеру, приглашают специалиста, который общается отдельно с мальчиками, отдельно с девочками, развеивая многие мифы и снижая тем самым риск суицида из-за сексуальных (а чаще – псевдосексуальных) проблем.

Тут еще нужно сказать о том, что родителям нельзя отвергать и критиковать пассию сына или дочери (разумеется, если на то нет по-настоящему объективных причин, фраза «он/она мне не нравится» к объективным причинам не относится). Влюбленности могут быть, и ни одна из них не стоит эмоционального разрыва и отчужденности с собственным сыном или дочерью, не говоря уже о крайнем варианте этого разрыва – суициде.

Как родителям заметить, что у ребенка появились в голове нехорошие мысли?

К сожалению, в подростковом возрасте характерное для суицида поведение проявляется иначе. Если во взрослом возрасте существуют триггеры, которые указывают на то, что человек готовится совершить самоубийство, то в подростковом возрасте они не так явны. Кроме того, именно в этом возрастном периоде существует такой феномен, как суицидальные эпидемии. Это когда кто-то из сверстников решает покончить жизнь самоубийством, а в знак солидарности его близкие друзья тоже решают прервать свои жизни. При этом никто никого выдавать не будет, поскольку молчание в данном случае – единственная возможность у подростков поддержать друг друга.

Тем не менее, если ребенок заявляет, что покончит жизнь самоубийством, нельзя не обращать на это внимание, вопреки сложившемуся стереотипу. Потому что это не просто демонстративное поведение, это крик о помощи. Поэтому самое главное – быть внимательным к своему ребенку, разговаривать с ним по душам и всегда давать почувствовать свою любовь и поддержку, чтобы он не чувствовал одиночества и того, что он «один на один» с проблемой.

Беседовала Влада Ворона

ya-roditel.ru

azbyka.ru

Самоубийства подростков — как предотвратить?

Проблема молодежного суицида стала сегодня крайне актуальной. По статистике, каждый год 3000 молодых людей в России уходит из жизни по своей воле.

В чем причина самоубийств среди подростков и молодежи? Как предотвратить суицид? Об этом ответственный редактор портала «Православие и Мир» Виктор Судариков беседует с православным врачом-психотерапевтом Сергеем Анатольевичем Белорусовым.

— Я думаю, что самоубийства, которые являются результатом болезни, следствием биохимических изменений в коре головного мозга, когда человек уже не осознает своих действий – по сути, самоубийствами не являются, это особенный феномен. Это проблема медицинская, проблема врачей, которые вовремя не углядели болезнь, не успели помочь. Мы ведь знаем, что душевнобольных самоубийц Православная Церковь отпевает и хоронит по тому же чину, что и всех христиан.

Совсем иное дело — суицид, предпринятый при опознавании реальности такой, какая она есть. Здесь другая клиника, другая тематика, другое содержание. Если говорить о молодежи, то существует еще одна очень важная причина, которая не была упомянута вами. Для молодого человека во многом, а для ребенка – так почти всегда — суицид воспринимается не как уход, а как вход во что-то, как разновидность некоего путешествия за грань сознания.

У молодого человека обычно недостаточна сцепка с реальностью, отсутствует здравый смысл, здравое ощущение бытия. И для него грань между фантазией, сказкой и реальностью – хрупка и очень преходяща. Для ребенка всё как бы понарошку: «Я закрою глаза —  меня нет», «Я пойду удавлюсь – взрослый что-нибудь сделает. Да, я знаю, это плохо, я просто пошалю». И для многих совсем молодых, в силу недостатка простого жизненного опыта и несклонности к рефлексии, то есть самоосознанию, суицид является либо шалостью, либо приключением. Ведь глубинные человеческие вопросы «Кто я? Откуда я? Зачем я?» мало кто задает себе в 10 лет. Но вот ответы на эти вопросы в 16-17 лет уже могут привести к суициду, и тут мы уже переходим к тем причинам, которые перечислили вы.

В психологии все мотивации принято делить на две большие группы. Все, что мы совершаем в мире, мы делаем по двум механизмам: либо от чего-то, либо для чего-то. Таким образом, и суицид может быть сделан либо от чего-то, чтобы что-то прекратить, скажем, прекратить ситуацию невыносимых страданий; а может быть сделан для чего-то – например, чтобы посмотреть, что там за гробом – раз; пытаться доказать, как инженер Кириллов романе «Бесы», что человек свободен – два, наконец, возможность взять и уйти без всяких оправданий, без всяких причин – просто потому, что так захотелось, ни перед кем ни расшаркиваясь. То есть, суицид может быть эмоциональным, может быть мировоззренческим, а может быть просто как «ловля кайфа».

— По последней статистике, у примерно 30% молодых людей были суицидальные мысли. Можно ли сказать, что мы наблюдаем битву за человеческую душу, которая может быть выиграна, если человек преодолевает суицидальные мысли, и проиграна, если он им поддается, что происходит, если в его жизни нет духовного наполнения, если человек лишен каких-либо знаний о Боге или сам закрыл свою жизнь от Бога?

— Несомненно. Но я бы усложнил этот вопрос. Что есть суицидальные мысли, и всегда ли это плохо? Если под суицидальными мыслями понимать вопрос «А не прекратить ли мне эту мучительную маетную, суетную, полную неудобств жизнь?» и всякий раз давать на него позитивный ответ и выбирать жизнь – то это есть признак духовного роста и духовного бодрствования. Поэтому само по себе возникновения суицидальных мыслей для меня как психолога, психиатра, психотерапевта не является признаком патологии, а скорее признаком высоких духовных задатков в человеке. А способность всякий раз отвечать «Да» на вопрос «стоит ли мне жить?» — отвечать убедительно, позитивно, творчески, является для меня вообще поводом любоваться таким человеком. Потому что не задаваться вопросом – это удел автомата; удел человека – думать и сомневаться.

Но излишняя фиксация на этом вопросе действительно вредна: силы зла и соблазна, силы Князя мира сего могут, конечно, на этом паразитировать и развиваться, приводить к навязчивому кругу сомнений, и тогда, если человеку нечего противопоставить, он оказывается духовно незащищенным, и может произойти беда. Духовно незащищенным он может оказаться просто даже не будучи информированным о том, много ли сейчас таких, как он.

По «Добротолюбию» насчитывается восемь основных страстей. Сейчас мы, зная термины психотерапии, делаем усилия осмыслить их по совпадению с основными типами личностного устройства, типами патохарактерологии. Каждая из страстей: чревоугодие, гнев, сребролюбие и т.д. — доведенная до своего конца, приводит к самодеструкции, к разрушению человека. И человек, не вооруженный хотя бы элементарными знаниями о внутренней борьбе, о внутренней духовной брани, конечно, абсолютно уязвим и легко может попасться на обманку: «исчезло солнышко – и это уже призыв к тому, чтобы и меня не было».
Мы еще не рассмотрели тот факт, что суицид является коммуникацией. Ведь суицид может быть своего рода сообщением, привлечением внимания, потому что в современном обществе культ эгоизма, культ успешности, культ состоятельности, культ крутизны: тебя надо замечать, только тогда ты молод, красив, силен, богат, успешен. И общество дальтонично относительно того, кто выпадает из ценностей успеха. И тогда до человека докричаться возможно, только обратив на себя внимание, сказав, «а надо ли мне жить?». И на это надо обратить внимание.

Первая функция суицидальных мыслей – это, конечно, SOS: «Ребята, мне плохо. Ребята, я хочу отсоединиться от вас. Вы как живущие находите в этом смысл, и вам в своей компании хорошо. А мне – плохо, потому что вы не берете меня в свою компанию, вы меня отвергаете. Мне совсем уйти или вы меня все-таки примете?»

— В каждом человеке заложен сильнейший механизм самосохранения, человек  всегда стремится сберечь свою жизнь. Если этот механизм оказывается преодолен, то нет ли в этом какого- то элемента болезненности? И если находится некая внутренняя сила, позволяющая преодолеть самосохранение– не значит ли это, что внутри что-то серьезно нарушено есть внутренняя болезнь, некая червоточина, пусть даже человек и не является сумасшедшим и невменяемым?

— Давайте поясним: когда мы говорим «человек» и употребляем по отношению к нему слово «механизм», пусть даже механизм самосохранения, это является некой редукцией богоподобия человеческого существа к биологической особи. Инстинкт самосохранения заложен в биологическую особь, животную часть человека. Мы же наполовину телесные, наполовину духовные. И я скажу, что люди, как правило, телесные и менее духовные меньше подвержены суицидальной угрозе.

Суицид – это дело чисто человеческое. До сих пор среди этологов (1), среди социологов обсуждается вопрос: есть ли суицид в природе или он является прерогативой человеческого существования? И некоторые ученые утверждают, что вообще способность совершить суицид есть только у человека именно в силу того, что он не биологичен, его поведение не детерминировано стремлением сохранить себя как особь, он может принести себя в жертву своим взглядам, какими бы порочными они ни были.
Поэтому, может быть, я скажу ужасную вещь, но суицид говорит о нашей человеческой природе, и чем более человек потенциально духовно одарен, тем более он склонен и к возможности этого. Заурядности и простые люди «от земли» не помышляют об этом – они пьют пиво, они купаются, они загорают, они наслаждаются. А к суициду ведет осознание себя не животным, а человеком.

Дальше сложнее: осознание себя человеком вступает в конфликт с возрастной, страстной или патологической неготовностью к принятию на себя бремени быть человеком, ответственности быть человеком, ответственности как благодарности. Не зря еще со времен Ветхого завета первая заповедь: «возлюби Бога». У аборигена, который впервые открыл Ветхий завет, возникает вопрос «почему, за что благодарить?». И если задаться этим вопросом, на него приходит только один вариант ответа: «За то, что ты есть». Он есть – и ты есть. Вот факт своего бытия, принятый с благодарностью, является фундаментальным условием плодотворного бытия человека, благодарного бытия человека, бытия человека вообще. Быть человеком – здоровым человеком, психологически, душевно и духовно – означает иметь в себе благодарность и выражать её согласно заповедям, чтя Бога, который обусловил твое бытие. Быть здоровым – это быть благодарным только за одно – за то, что ты существуешь, дышишь, за то, что ты есть. Не за то, что ты богат, красив, умен, много денег – а просто за факт бытия. И вот когда что-то ломается в человеке и им овладевает какая-то страсть (я имею в виду страсть в святоотеческом понимании, как искажение духовно-нравственного строя всей личности), то это и приводит к самоубийству. Итак, природа суицида не биологична, а духовна, поэтому она достойна рассмотрения именно с духовных позиций.

— Можно ли утверждать, что суицид бывает«заразен»? Ведь обычно суициды, казалось бы, не вызваны явным влиянием извне. А с другой стороны, есть Интернет-сайты с описанием способов самоубийства, есть готы с кладбищенским культом…

— Такой сложный вопрос я парирую контрвопросом: наркомания заразна? Игромания заразна? Вроде бы нет, а с другой стороны – да. Ведь человек – существо по природе общественное и по природе идентифицирует себя со средой. Когда мы говорим о молодежи, становление человека осуществляется двумя стратегиями – противопоставлением себя чему-то (как правило, старшему поколению, устаревшим ценностям) и идентификация себя с чем-то, что неприемлемо для взрослого окружения. И вот он попадает в среду, которая позиционирует себя в качестве протеста как не дорожащая жизнью: «Если для вас, стариков, жизнь есть высшая ценность, то для нас она никакая не ценность». И за право принадлежать этой среде он расплачивается своей склонностью к тому, чтобы следовать идеологии данной среды. Если в данной среде суицид рассматривается с интересом, с одобрением, с сочувствием, с состраданием – то, естественно, порог сопротивления суициду будет значительно снижен. Вот влияние среды, в которую попадает человек. По сути, это уже социальный и культурный вопрос.

— Да, молодые люди подвержены влиянию среды. Но ведь молодость – еще и время планов, радости, время, когда вся жизнь впереди…

— Во второй половине XX века, то есть с тех времен, когда появилась молодежная субкультура, стал появляться культ юности. Отец Александр Шмеман  в своих дневниках пишет, что время 70-х – 80х годов в современной ему Америке характеризовалось культом молодежи, что лучшим временем считалось  время принципиальной незрелости, полной безответственности, житья исходя из собственных драйвов. Юность это самая золотая пора, молодежь — привилегированный класс, а те, молодость которых уже позади, должны смотреть на молодых с восхищением или стремиться как-то удержать свою молодость. Этот культ юности с девизом «Живи сейчас, а не размазывай все по жизни», провозглашенным, как мне помнится, певицей Дженис Джоплин — совершенно нездоровое, я бы даже сказал антихристианское, антитрадиционное явление последнего времени.

Во всех традиционных обществах почитается зрелость, мудрость – пусть даже юная мудрость, но мудрость как ответственность, как возможность отвечать за свои поступки, а не говорить «А вот я сделал это, потому что это Я, и все». А культ молодости связан с приверженностью к экстриму, легкости, бездумности. Обычно, это абсолютная безответственность, окрашенная драматическим пылом. Все эти «эмо» и «готы» – если довести их идеологию до конца, мы, по сути дела, придем к восхвалению суицида. Скажем, если для зрелого человека возможность контроля над эмоциями является неотъемлемой чертой, то эмо приветствуют открытость своих эмоций, у них отсутствие контроля над эмоциями, распространенное в бесконечность, приводит как раз к тому, что «если мне так плохо, то что мне делать  в этом ужасном-ужасном мире? Пойду-ка я отсюда, привет-привет, друзья». Готический культ с его тематикой сам за себя говорит. Поэтому субкультура с превозношением молодого возраста является питательной средой для суицида —  это еще отцом Александром Шмеманом замечено.

— Литература по психологии свидетельствует о том, что суицид редко бывает совсем спонтанным, так или иначе, человека посещают мысли о самоубийстве, и некоторые намеки о своем состоянии он сделать может. Вопрос в том, как распознать эти намеки, как их увидеть, пока не произошло страшное?

— Не надо пользоваться телескопом, очками – достаточно просто открыть глаза. Суицидент довольно четко озвучивает свое намерение хоть кому-то, хоть одной личности. Обычно если об этом говорится , то говорится довольно определенно. И тут важно понять, что это – ведь это может быть просто кокетство, просто попытка привлечь внимание – как у того мальчишки, который кричал «Волки! Волки!» просто потому, что ему стало скучно.

Поэтому тут скорее вопрос, как отличить истинный и игривый момент. Но даже игривый момент все равно плох и недопустим. Поэтому одна из задач профилактики суицидов – их деромантизация и внедрение в общественной морали мнения того, что это позорно и безобразно. Есть известная техника лечения суицида, когда описывается результат: «Да, милочка, а ты представь себе, как под тобою лужа мочи и кала растечется». Какая девчонка будет после этого вешаться? «Представь себе, как неаппетитно ты будешь выглядеть кучкой костей с волосами на тротуаре после падения с 14-го этажа! Тебя будет противно соскребать». Иногда именно намеренное возвращение человека к неэстетичности, разоблачение эстетики суицида очень хорошо действует!

— Согласно статистике, подросткам в большей части случаев самоубийство совершить не удается. Наглотавшись таблеток или порезав вены, они прибегают к врачу (либо им вызывают «скорую помощь»), и их успевают спасти. Значит, сила самосохранения пересиливает суицидальные намерения?

— А я сомневаюсь, что в таких случаях вообще были намерения совершить суицид. Даже в моей практике есть люди, которые говорят, что наложат на себя руки, потом они глотают таблетки или наносят себе глубокие порезы или демонстративно высовываются в окно, но на самом деле не имеют намерения уйти из жизни, это просто игра на публику. Это скорее сопоставимо с часто проявляющимися сейчас практиками нанесения шрамов, татуировок, всяких проколов и пирсинга. По сути дела, это самодеструкция, идущая от примитивных культур. Надо понимать, что хотя в обществе это почему-то считается приемлемым, по сути, это глубоко чуждо христианству, а тем более православию, не одобряющему никакую деструкцию, в том числе стигматы. Православие – это религия целостности, здоровья.

Кроме того, еще существует суицид исследователя, суицид от скуки. Суицид сродни игромании, когда человеку нужен азарт. И он свойственен не столько молодым, сколько инфантильным.

— Очень важный момент — осознание состояния ребенка, вообще каждого родного нам человека. Если мы поняли, что у кого-то из наших близких есть внутреннее неблагополучие, то как определить, есть ли риск суицида? Можно ли это распознать, даже если человек об этом ничего не говорит? Могут ли какие-то признаки в поведении насторожить?

— Тут придется поделиться уже профессиональным знанием. Иногда ко мне приходит пациент, которого я спрашиваю, что беспокоит, а он отвечает: «Да так себе, вроде общее настроение не то…». Начинаешь спрашивать, оказывается — все как у всех, вроде даже все благополучно. А потом он приходит снова – и опять примерно с теми же словами. Такая потребность быть услышанным, при этом не говоря ничего, является одним из показателей того, что у человека действительно серьезные, а не демонстративные суицидальные намерения. В данном случае, не стоит от него отмахиваться, говорить, что он зануда, пустобрех или склонен занимать твое время.

Запомним — несоответствие между стремлением человека что-то выразить и минимумом информации, который он готов сообщить, является серьезным поводом насторожиться.

— Если ситуация развивается дальше и имеет вид некоего шантажа: «Если ты…, то я тогда…», как отличить: это кокетство и желание пошантажировать или это настоящая беда и надо идти к врачу, к психологу? Либо можно просто сказать: «Все это глупость, не бери в голову, иди, занимайся своими делами»?

— Реально может насторожить детализация намерений, когда человек начинает подыскивать способ, а не просто говорить: «Я уйду, меня не будет». Когда он стал выбирать технологию, когда включилось уже программа поиска конкретного варианта ухода из жизни – это уже серьезный сигнал. Если человек говорит о веревке, забирается на 14 – 18 этажи зданий. Потому что редко бывает, чтобы такие действия совершались просто так. Когда есть такие предварительные сигналы, то необходимо немедленно принимать меры.

— А если такого еще не произошло? Вот реальная история: старшеклассник шантажировал мать, требовал одно, другое, и говорил, что иначе повесится. Выпросил компьютер. Когда потребовал подключить компьютер к интернету, мать отказалась, сказав что не в состоянии этого сделать сама и предложила решить этот вопрос с отчимом. Когда она через 15 минут вышла из ванной, то увидела, что ребенок повесился в дверном проеме своей комнаты. Какая здесь была сделана ошибка? Или это совершенно непредсказуемо?

— Тут дело совершенно не в ребенке, здесь речь идет о диагнозе для всей семьи. В большинстве здоровых семей такое произойти вообще не может. Видимо, мать в своих отношениях с ушедшим отцом или с отчимом дала понять, что существуют такие способы достижения своей цели, как насилие и шантаж. Потому что ребенок обычно сам до этого не додумывается, а если он додумывается на ранних стадиях (3–4 года), то скорее пробует сначала ударить маму, ущипнуть, и только потом начнет соображать, что ей будет еще больнее, если он что-то сделает с собой. И если все это принималось, если в семью вошла возможность достижения целей путем насилия — физического, эмоционального или угрозы насилия — тогда уже запустилась программа, что это разрешено, это работает,   это допустимо…

— Очень частое явление, когда молодому человеку, только вступающему в жизнь, ничего не интересно, у него постоянное депрессивное состояние, которое может сопровождаться эпатажем, а может быть просто унылым прозябанием, приводящим к пьянству, наркотикам и, может быть, суициду. Что делать родным? Стараться показать, что можно быть благодарным, что можно радоваться?

— Если человек тебе действительно небезразличен: ты его родитель, или ты его брат, или ты с ним в одном приходе, то прежде всего следует начинать с того, чтобы идентифицироваться с ним, не «приподнимать» для начала его до себя, а побыть вместе с ним. Христос, прежде чем воскреснуть, спустился во ад. И для того, чтобы помочь кому-то реально, нужно спуститься в его страдания, и только оттуда начинать восхождение. Поэтому, для начала, человек, который хочет помочь такому депрессивному, унылому, угрюмому, не интересующемуся ничем человеку, должен разделить с ним его угрюмость, причем реально – побыть с ним, поскучать с ним…

Если ты реально хочешь помочь человеку, ты побудь вместе с ним в его персональном аду и почувствуй, что он там видит, и тогда вместе с ним поищи какие-то просветы, что могло бы тебя и его заинтересовать. Пусть это будет для начала что-то простое, не являющееся высокой духовной ценностью, но с этим уже дальше можно работать, человек перестает быть глухим.

— Вопрос-то в том, что подросток или молодой человек с одной стороны, хочет что-то сказать, а с другой – очень часто отгораживается от людей, не идет на контакт, который бы позволил кому-то оказаться с ними рядом…Он окружает себя некой сферой, держит расстояние.

— Конечно. Это беда, беда взрослых, это беда нас, родителей, что порой своими назиданиями мы уже воспитали аллергию на себя, что в нас они видят только «регуляторов» жизни, только «предписывателей», «указателей» и «рекомендателей» – и это в лучшем случае, а в худшем – просто безразличных чужих людей. Никогда не вредит с человеком посидеть сорок минут в одиночестве вместо того, чтобы сходить в кино. Побыть вдвоем в тишине и помолчать оказывается жутко сложно! Ни у кого из нас не находится времени побыть со своим ребенком, когда он ничего не делает. Мы стараемся его быстро чем-то занять и говорим: «Ну-ка сделай это, я в твои годы был вот таким, а ты вот, посмотри, какой» — то есть, мы начинаем предлагать некие заменители внутренней работы, которые для него неубедительны. Потому что учить и выводить из таких состояний, по сути, имеет право тот, кто их сам испытал и нашел выход. Если родители этого делать не умеют – это беда родителей.

Если же родители уже испортили отношения до той степени, что они не являются для ребенка дорогими, милыми, не дают базовой теплоты, фундаментального неравнодушия – тогда этим приходится заниматься друзьям. Дай Бог, чтобы они оказались настоящими друзьями, а не стали бы взаимно обмениваться отрицательными впечатлениями: «Тебе плохо? О, а мне еще хуже! (и в ответ еще больше эпатажа и драматизма)». И между друзьями начинается игра – кто кого переплюнет в гадливом отношении к жизни.

— Передо мной текст, написанной 18-летней девушкой из культурной семьи в своем Интернет-дневнике. Начиная со слов о хорошей летней погоде, девушка перечисляет массу собственных проблем от «я могу встать и упасть в обморок» и «я кричу по ночам» до «у меня чудовищные проблемы с общением вне сети» и «я никого не люблю», причем сдабривая все это изрядным числом нецензурных слов. Впечатление чудовищное. Можно ли сказать, что делать, как предотвратить сползание человека в группу риска?

— Да, по такому тексту мы можем кое-что сказать об этом человеке. Прежде всего, он находится в ситуации страдания, которая является для него неразрешимой; при этом он намеренно растравляет свои раны, усугубляет свои страдания, привнося в жизнь постоянное переживание контраста: «вот лето, чудесно, замечательно, а у меня всё плохо». Причем человек принципиально не ищет выхода. Здесь нет и намека: «а может быть, мне что-то сделать?», «А может быть, мне что-то изменить?» То есть, нет никакого конструктива, кроме одного: озвучивания всего этого. Такая позиция свидетельствует о том, что человека не слышат, что ему одиноко, что он ищет помощи.

И поэтому для начала человека надо услышать, надо установить контакт с ним в его поле: дать ему понять, что его message достиг цели. Поэтому, приди ко мне этот человек на личный прием с таким же набором жалоб и с такой же лексикой, я бы сказал: «Понятно, чего ты не хочешь, девочка. Я не понял, что ты хочешь?»

И если убрать её с пути «как все плохо» на линию «чего я могу хотеть?», «куда идти?» и помочь избавиться от физических проблем с бессонницей, то все окажется не так уж плохо.

Далее, надо постараться дать понять, что хотя в жизни очень много гадости, но в жизни есть и место радости, есть условие, при котором ты скажешь «спасибо» жизни, судьбе, промыслу, Богу, родителям – одним словом, благодарность тому, что ты есть, что ты родилась. Надо сделать так, чтобы она прониклась тем, что для чего-то нужно и это лето, и она, и институт, и здоровье…

И с другой стороны – человеку надо помочь хоть что-то захотеть. То есть от «Пошли вы все на фиг, мне плохо!» перейти к «А что сделать, чтобы было хорошо?». И тогда уже можно начинать выправлять ценности человека, думать, к чему можно стремиться.

Множество проблем растворится само собой, когда человек будет что-то делать, как мы говорили, не от чего-то, а для чего-то. И вот тогда мы поможем этой девчонке и вытащим ее.

— К сожалению, сейчас очень типична ситуация, когда родители и подросшие дети начинают жить в разных мирах, соприкасаются лишь за столом, в каких-то домашних делах и не более. В остальном же, ребенок живет совершенно своей жизнью. Каковы здесь самые типичные ошибки, совершаемые родителями?

— Тут абсолютно четко работает евангельская истина: смерть вообще и суицид в частности побеждается только одним – любовью, именно родительской любовью. И беда в том, что нас не учат или мы сами не знаем, не прислушиваемся к тому, как правильно любить детей. Потому что любить можно совершенно по-разному.

Любить можно удушающе и капризно: у меня есть сорокалетние пациентки, которые каждый час должны отзваниваться маме, где они находятся, потому что мама чуть что угрожает: «Дочка, я так волнуюсь, что у меня разорвется сердце, если ты мне не позвонишь и не будешь дома ровно через 43 минуты после того, как закончится твой рабочий день». Это злоупотребление, это насилие, это гадкий двойник подлинной родительской любви.

Другое искажение – замена сопричастности баловством, т.е. «возьми все, что хочешь, а только душевно от нас отстань. Дай нам пожить для себя, мы живем хорошо, а ты делай вид, что ты счастлив. Что тебе нужно для этого? Приставку игровую? Ладно, подожди, к Новому году купим, учись пока хорошо». И вместо любви получается торговля и полная духовная глухота.

Итак, самое плохое, что мы можем сделать – это начать предписывать и указывать либо откупаться, будучи на деле разделенными и равнодушными.

По сути дела, все мы должны учиться любви, потому что любящий не совершает самоубийства и не умирает. И не надо напоминать про Ромео и Джульетту.

— Мы рассмотрели разные этапы духовной брани, приводящей к самоубийству. Что делать, если мы уже знаем, что родной нам человек замыслил самоубийство, что он сейчас где-то находится один и в любой момент может покончить с собой, но мы сможем с ним связаться, скажем, по телефону. Что мы ему скажем?

— Если бы близкий мне человек по каким-то причинам – из-за болезни или из-за отчаяния – находился в таком состоянии, я бы удержал его словами «Я хочу быть с тобой. Подожди меня». Здесь требуется снять первичный порыв, нужно выиграть время, для того, чтобы человек пришел в себя. И второе – я уверен, что человек, который может опереться на чью-то любовь, который действительно знает сладость любви — такой, какая она есть — любви как принятия, как неравнодушия, как знания, что кому-то будет очень больно, если он уйдет из жизни — он не переступит через любовь, не уйдет.

На одном Интернет-форуме была история, когда суицид начался буквально в прямом эфире. Каждый говорил свое: «Где ты?» или «Не делай этого!» или даже «А слабо ли тебе сделать это?», но никто не сказал «Мы вместе», никто не попытался солидаризоваться с ним и не сказал «Я тебя люблю». И человек никому не поверил и ушел.

Любое наше психологическое намерение должно быть сформулировано позитивно. Вместо «Не делай этого» надо было говорить «Сделай что-то другое», нацелить человека на действие – иди, спроси, или иди, накорми бабушку, иди, что-то другое сделай, что действительно нужно. Потом вернешься, если тебе это так надо. А мы говорим: «Ой, постой, остановись, только не это, только не делай…» И это «не» работает хуже, чем если бы мы нашли любую, пусть даже самую странную, альтернативу.

— В любом случае задача близких – вывести человека из этого состояния отчаяния в состояние действия?

— Да, но только не в виде указаний: «Учись! Зарабатывай деньги! Делай карьеру! Добивайся успеха!», а виде сопричастности. Любая сопричастность человеку имеет в основе любовь. Для себя понятие любви я формулирую очень просто – это радость за бытие другого человека. Если ты счастлив, что этот человек есть на свете – значит, ты его любишь, и нужно для начала порадоваться тому, что этот человек есть и передать ему эту радость.

www.pravmir.ru

Проблема подросткового суицида